перейдем на ты?
– Хорошо давай.
– Я не очень хорошо помню, что вчера было. Перебрал. А ты?
– Если я ничего не помню, значит, ничего и не было.
И мило так улыбнулась.
Мужчина он симпатичный и приятный, но женатый. А тогда женатые были для меня табу.
Андрей перегнулся через стол, нежно взял мою ладонь в свою, с чувством заглянул в глаза. Ох, какой соблазнитель.
– Ты очень красивая женщина. И жаль, что я ничего не помню.
По глазам видно хотел бы все повторить, но уже на свежую голову, чтобы запомнилось.
Извини, не получится.
– Я думаю так даже лучше.
– Почему?
– Тебя, наверное, уже дома обыскались?
– Разве это важно?
– Конечно, важно.
Он поник, но ручку не убрал, тихонько выписывал большим пальцем круги. Было щекотно, но я терпела.
– Ты знаешь. В нашей семье давно уже не все хорошо и складно, как хотелось бы. Я понимаю, что мы оба виноваты, естественно, в этом. Но все уже не так. Все идет к финалу…
«Где-то я уже это слышала. Но в развернутой форме даже».
– Ну, вот, когда финал настанет, тогда и приходи. Пообщаемся. А пока, извини. У меня дела.
Андрей отвел глаза, отпустил мою руку. Одним глотком допил остывший кофе, попрощался и ушел.
В то утро я думала, что вижу его в последний раз. Но ошиблась. А точнее жизнь распорядилась иначе.
Новогодняя ночь с тридцать первого декабря двухтысячного года на первое января дветысячи первого года была для меня самой счастливой. На пороге в середине дня вдруг объявился Летучий Голландец с пакетами еды и подарков. Видно, что смертельно уставший и замученный. С недельной щетиной и чернотой под глазами. Я была безмерно счастлива, потому что уже ожидала унылую праздничную ночь в компании с телевизором, под шум петард и фейерверков за окном, гул гуляний и веселых голосов. И вдруг он – подарок для сердца моего!
Но первого января с приходом нового дня праздник закончился. Все было волшебно – ужин при свечах, после двенадцати, послушав президента и гимн, мы прогулялись, наслаждаясь теми звуками, что в одиночестве были бы для меня мучением, потом вернулись в тепло домой и в постель. Я понимала его состояние и пыталась полностью слиться с ним, дать возможность забыться, отдохнуть, сжечь всю боль в том огне, что был между нами.
Один телефонный звонок и он быстро собрался, как всегда ничего не объясняя. Сказал лишь, что это очень срочно и важно (А когда было не срочно и не важно?). И исчез, будто и не было его.
С тех пор ненавижу первое января. Это унылое, серое, пустое утро, похожее на выжатый лимон. Когда на улице тишина, редкие машины и лишь валяются остатки мишуры, конфетти и петард, бутылки. Короче, все, что осталось от бурного вчерашнего веселья. Не удивлюсь, если на этот день приходится пик самоубийств. Я была близка к этому.
Спасло то, что от какого-то отупения, никак не могла сообразить, как сделать это черное дело побыстрее и полегче. Плюнула, залегла на диван, вооружившись пультом от телевизора и обложившись едой. Так и пролежала все
