идентичности – турки как нация и турки как мусульмане…
Переворот мог бы закончиться совсем иначе. Султан был в то время в горном отеле, там был какой-то экономический форум. Первым своим шагом заговорщики решили его захватить. Отряд спецназа вылетел на нескольких вертолетах, но когда вертолеты приземлились, Султана уже не было. Он покидал это место с такой спешкой, что большая часть охраны не успела уйти из отеля и вступила в бой с десантной группой заговорщиков… но Султана в отеле уже не было, его кто-то предупредил. Кто-то, кто решил, что он сначала раб Аллаха, а потом и все остальное…
Заговорщики вывели на улицы войска – и тут их поджидал второй сюрприз. Турецкий народ, турецкая улица, та самая, которая раньше была безучастным наблюдателем, с голыми руками пошла на танки и вооруженных солдат. А солдаты не готовы были стрелять в толпу, пока та не побежит. Потому что это был не Тегеран семьдесят восьмого. Времена изменились.
И третий просчет заговорщиков – изменилась Европа. Если в 1980 году она спокойно восприняла переворот генерала Кенана Эврена только потому, что он был правый и против коммунистов, то теперь Европа в принципе не была готова принимать власть, пришедшую в результате военного путча. Даже если это власть прогрессивная и проевропейская.
Несмотря на отчаянные меры отдельных людей, по оппозиционной телестанции нанесли удар боевые вертолеты – переворот провалился за два дня. Это был не Тегеран семьдесят восьмого.
Дальше была трагедия, были мечущиеся вертолеты с заговорщиками, один из которых сел даже в Греции, были массовые аресты – весь мир облетела фотография, как турецкие военные сидят на полу со связанными руками и смотрят на портрет Султана – это такое идейно-политическое воспитание по-османски. Многие пошли в тюрьму до переворота, еще больше после. Именно с того момента были омрачены отношения с Соединенными Штатами – все заговорщики были с совместной базы Инжирлик и там же они скрывались. Но самое главное – Султан больше не доверял армии. А в автократической системе власти, которую он выстроил, недоверие Первого было приговором, было пятном на всех и на каждом. И самое большое недоверие было как раз к специальным силам, где служил его брат…
– Но у всех они разные.
– Ошибаешься, – брат глубоко затянулся, – одинаковые. И у них есть имя.
– Не уверен, что я хочу его знать.
Назим решил сменить тему – про политику говорить было небезопасно даже здесь.
– У нашей Альсии новый бойфренд.
– Вот как? Который?
– ???
– Который по счету.
– Не говори так про нашу сестру. Его зовут Моше.
– Как?!
– Моше…
– Он что…
– Да. У него ресторан… недалеко отсюда… но он не израильтянин, он, кажется, американский еврей. У него гражданство США.
– Даже так…
– Я был у него в кафе. Его заведение называется «Вино и олива».
– Вино? Он что, подает вино?
– Да,
