одновременно. И я совершенно четко вспоминаю, как в ту самую секунду была заперта в своем теле, как не могла вырваться из крошечной клетки в глубинах своего сознания.
Небывалая сила, что ощущала всем своим существом еще секунду назад, испарилась.
– Мне противно к тебе прикасаться, Мандиса, – осипшим, от вновь увиденного, голосом, шипит Кэлон и швыряет меня на пол, к подножию камина. Искры осыпают мое лицо и волосы, словно уговаривая меня, принять поражение, смириться с клеймом, что перед смертью оставила на мне Минора. – Я всегда знал, что мой браслет не будит в тебе желание, которого нет. Он показывает твою истинную суть. Шлюхи, которая металась между мной и правителем. Еще бы несколько месяцев… не убей я тебя тогда, и ты бы пошла по рукам, ненасытная, вероломная, obsena… каждое твое слово о великой любви, было грязной ложью, Мандиса. Что? Понравились тебе? Настоящие мужчины, Иса? Хочешь еще, а? Я могу это устроить. У меня есть целая гвардия воинов, которым все равно к какому отребью прикасаться и в какую дыру с яйцами проваливаться!
Лучше бы он снова меня ударил или придушил, как можно скорее, чем продолжал бы бить словами. С присущим только ему холодом, расчетом и бесчувствием. С этим окаменелым выражением лица, плотной свинцовой маской, за которой не разглядеть ни единой человеческой эмоции…
Неужели он не понимает? Неужели еще не понял, что это была не я? Ревность и ярость всегда делала тебя слепым, Кэлон. Но я покажу. Покажу тебе правду прямо сейчас.
– Я покажу тебе правду прямо сейчас, а потом делай со мной что хочешь, Креонский.
– Как наивен и прост народ Элиоса. Они верят в принцессу. В луч света, в божественное создание, в посланницу Элейн и Ори… а имеют грязную похотливую одалу, которая не может держать ноги сдвинутыми, – продолжает Кэлон, и собирая последние силы в кулак, я кувырком приближаюсь к огню, лезу в открытое пламя. Мышцы лица искажаются от боли, но я умоляю себя потерпеть еще мгновение… пока не сгорит веревка, перевязывающая мои запястья. Когда последняя нить, связывающая их, догорает, я встаю на ноги, выставляя руки вперед, глядя прямо на вновь приближающегося ко мне и разъяренного Кэлона, и в миг, когда он подлетает ко мне, рывком распарываю пуговицы на его рубашке. Мы оба знаем, что должно произойти, когда я прикоснусь к его груди. И я прижимаю раскрытые ладони к обнаженной коже Кэлона, и ощущаю, как бешено бьется его сердце под подушечками моих дрожащих пальцев.
На мне нет браслета. Он должен понять…
И Кэлон понимает, мгновенно останавливаясь, замирая, с долей отчаяния разглядывая мои пальцы, прижатые к нему. Руки дрожат, кончики пальцев покалывает, и я чувствую, как тяжело вздымается и резко опускается каменная грудь разъяренного Бога. Отпрянув, как ошпаренная, я убираю руки с его груди, и, сжимая их в кулаки, продолжаю смотреть на Кэлона, отступая назад, к стене. Вжимаюсь в нее так, словно хочу стать ее частью.
– Где твоя сила огненной рии, Мандиса? – напряженно проговаривает Кэлон. Он пытается дотянуться
