затирки швов, чисто теоретически, натянуть что угодно и на что угодно я могу и сама. Однако множественные огнестрельные ранения в голову поседевшие за это время волосы – достаточный резон для того, чтобы не лезть на амбразуру и обратиться к наёмным пехотинским отрядам для триумфального завершения военной операции «Ремонт». Намедни приходил замерщик Сергей. С важным видом попикал измерителем по моим двум квадратам облицованной кафелем прелести, почесал мужественный подбородок и на всякий случай уточнил:
– Не черный же хотите потолок?
– Не черный, – смутилась я, – или… ?
– Не надо чёрный… – икнул доблестный пехотинец.
– Не надо так не надо, – вздохнула я, – люстру нести показывать?
– В смысле люстру? – интеллигентно недопонял рыцарь Сергей.
– В прямом, – не отводя глаз, процедила я.
– Чё прям реально люстра? – воспользовался Сергей второй попыткой развеять туман неадекватности с налётом абсурда.
– Реально! – не отступала я.
К данной словесной перестрелке я морально была готова, выдержав не одну пару подобного рода диалогов с присовокупленными к ним отговорами собеседников от шальной затеи.
– Ну на кой хрен тебе в ванной люстра? – пожалуй, этот вопрос на прошлой неделе я слышала чаще чем «как дела?». И не просто слышала, а еще и отвечала, тщательно подбирая слова в попытках донесения хреносмысла до друзей и подруг. Рыцарь Сергей не дал мне притащить люстру. Сам пошел, убедиться. Вскрыли коробку, рыцарь задумчиво и печально поглазел на хрустальные висюльки и даже поскреб ногтем цоколь.
– Мда, – глубокомысленно изрёк он, – реально люстра… На двух квадратах…
Я шмыгнула носом и почесала ногу об ногу, что должно было означать, что, дескать, говорила же. – За 10 лет – первый раз, если честно, – доверился Сергей.
– Понимаю, – вздохнула я.
Объяснять наёмному пехотинцу про томящуюся в женской душе нереализованную мечту о собственном отреставрированном замке эпохи фламандского ренессанса я не стала. Мало ли, где там у них, у рыцарей, эта хрупкая грань душевного равновесия. Задумавшись каждый о своем, мы с Сергеем молча и печально взирали на хрусталь.
– А чё б и не чёрный! – горячо и внезапно прервал трагическое молчание пехотинец, и по сверкнувшему в его глазах огню я поняла: Нормандия будет нашей.
Про половую жизнь и вдохновение
Всю прошлую неделю спала на полу. И не потому, что решила поиграть в некстати спасенного с острова изгоя в исполнении Хэнкса. Просто от дивана жутко болит спина. Итог жесткой "половой" жизни приятно радует: вскакиваешь в 6 утра бодрым и свежим, хоть и слегка деревянным, прямо как дуболом с конвейера Урфина Джюса. И сил хватает не только на то, чтобы изобразить человеческий завтрак, но и даже на то, чтобы накрутить кудри и погладить платье, а также решиться его на себя надеть, а не оставить на вешалке, малодушно сбежав в футболке и джинсах от укоризненного взгляда покинутых оборок. Жара по утрам перестала спешить накрывать город, а ты вот спешить и опаздывать везде и всюду – не перестала. Но это не мешает ни настроению, ни музыке в наушниках, ни летящим по ветру кудрям, ни шуршащей фатином юбке. И вот в тот самый момент, когда ты, цокая и сияя, несёшься на работу как свежеотреставрированный локомотив, так и тянет любить всё вокруг, целовать накрашенными губами воздух и «мир обнимая, раскидывать руки». Проникнувшись до кончиков маникюра этим счастливым ощущением, ты с размаху, без скрипа и труда, запрыгиваешь в беспечный и игривый образ Кэрри Брэдшоу, освещаешь улыбкой заросли полыни вдоль тротуара, переполненные мусором урны у остановок и ремонтную бригаду, латающую дыры в асфальте Комсомольского проспекта. Дорожные работники Центральной и Восточной Сибири слегонца отличаются от своих коллег из фильмов про Манхэттен. Вместо мускулистых, загорелых и голоторсых красавцев в комбинезонах – помятые с ночи небритые дядьки за 40 в засаленных жилетах, с трехдневной щетиной и мутным тоскливым взглядом. Но тебе всё равно! И ты подмигиваешь пригорюнившемуся асфальтоукладчику, облокотившемуся на лопату. И не слышишь из-за музыки, но видишь по губам, как он, разом расцветши и помолодев, выплёвывает сигарету и произносит в восторге свое «охтыжбля!», а потом еще какое-то время идет за тобой с этой самой лопатой, призывая, раз такое дело, остановить мгновение и закрепить знакомство бутылочкой портвейна в конце смены.
Кэрри Брэдшоу на пару минут сменяется на Катерину Тихомирову, машет рукой ремонтнику-мачо, мол, спасибо, Гоша, но не время! Смеется, звеня сережками, поправляет воображаемую косынку и воображаемые трудовые ордена на пиджаке и бежит дальше, покорять производство технологий активных продаж. И так вот, сменив несколько ролей за одно летнее утро, ты возвращаешься в себя, усаживаешься пить утренний офисный кофе и ощущаешь полную гармонию с окружающим миром. И с внутренним миром. И с наступившим августом.
