А табак и в долг теперь отпустят…
Покинув «Обливион» и чувствуя себя так, словно он вдруг напрочь забыл, кто он, где и зачем он, молодой оптограф прошёлся вверх по улице. Спохватившись, посмотрел на часы, обнаружил, что времени минуло гораздо меньше, чем он ожидал, и тогда, вспомнив о насущном, бросился в алхимическую лавку. Реактивы – это в первую очередь.
А без призматического объектива, который вдруг, скачком, приблизился из недостижимого далёка и сделался так близок, Сударый теперь не то, что работать, дышать бы не смог.
По дороге он старался успокоиться и охолонуться. Сто рублей – а скорее, та лёгкость, с которой они перекочевали в его тощий карман, – выбили Сударого из колеи, но, чтобы отработать деньги, необходимо иметь спокойные нервы и трезвую голову. Ни единой промашки быть не должно! Нельзя ни в коем случае забывать, что семейство Рукомоевых – одно их самых почитаемых не только в городе, но и во всей губернии. Не сравнить, конечно, с государевым, но, грубо говоря, если табуретка хряпнется под кем-то из Рукомоевых, хоть бы даже и под собачкой, особой разницы Сударый не ощутит.
За прилавком нынче стоял сам алхимик, жгучий брюнет, маленький и худощавый, но вполне внушительный в неизменных волшебных очках-духовидах. Обрадованный как возвращенным долгом, так и возможностью избавиться от залежавшегося товара, он даже скинул два рубля с объектива и полтинник с реактивов.
Но, как видно, Сударый был слишком озабочен предстоящими хлопотами, и обретение вожделенного объектива прошло как-то обыденно и отмечено было одним или двумя усиленными стуками сердца, не более. На сэкономленные деньги оптограф (гулять так гулять!) взял извозчика, за четверть часа прокатился вдоль магазинов, приобрел два новых воротничка (себе и Персефонию), розу для Вереды, а также свежезаряженный световой шар и благовонный цветик-семицветик, способный истреблять в воздухе пыльную затхлость, для студии.
В десять ровно он подкатил к ателье, поздоровался в дверях с первыми клиентами, четой молодожёнов, сдал покупки Переплёту и прямо с порога взялся за работу. Романтический пейзаж у него был заготовлен ещё со вчерашнего дня, наведённая иллюзия легла на оптопластину ровнёхонько, и такое начало трудового дня Сударый счёл благоприятным знаком.
Он трудился, а творческая мысль зрела, зрела и наконец вызрела. Закончив съёмку, Сударый первым делом отправил мальчишку-посыльного с записками в лавку алхимика и в библиотеку. И только потом, вынув из камеры и передав Персефонию оптопластину с романтическим портретом (упырю, прекрасно видевшему в темноте, часто приходилось работать со светочувствительными материалами), вспомнил о розе и воротничках. Первая заняла место на рабочем столе девушки, вторые – на шеях живого и неживого мужчин, непостижимым образом придав им уверенности в своих силах.
Правду сказать, работники ателье не вполне понимали возбужденного состояния молодого оптографа. Съёмка Рукомоевых – дело, конечно,
