нем, как по травленному зверю, гонится царская погоня. Все Поволжье занято московским дружинами. Надо спасаться, уносить свою шкуру. Не за себя жутко атаману, а за тех, которые слепо доверили ему свою судьбу.
Любит он их всех, могучий атаман. Дорог ему каждый из этих отчаянных удальцов, с которыми протекли вольные годы его бесшабашной казацкой жизни.
И пока собираются его дружинники в дальний путь, он сидит с глубокой думой, поникнув головою.
– Атаман-батька, – слышится ему тихий голос, – дозволь слово молвить.
Просьбишка у меня до тебя малая есть.
Ермак быстро поднял чернокудрую голову. Юноша Мещеряк, его любимец, удалец-подъесаул, стоит перед ним.
– Выкладывай, Мещеря, – ласково, окинув казака своим орлиным взором, произнес атаман и дружески хлопнул по плечу черноглазого Матвея. – Вместе щи хлебаем, авось вместях и беду разжуем.
– Не беда это, батька, а зацепа одна, – тряхнув кудрями, произнес Мещеряк. – В шалаше у меня мальчонка лежит недужный, тот самый, коего я у Микиты на саблю обменял. Так дозволь его с собой прихватить, Ермак Тимофеич.
– Да стоит ли, Мещеря? Он тебе руки свяжет, а все одно, сказывали молодцы, не жилец он, не сегодня-завтра помрет.
– Не жилец, это верно, атаман.
– Так, може, царским ратям его оставить? Не найдет ли родичей ненароком али ближних знакомцев своих. Устроить бы его как-нибудь повиднее в шалаше. Найдут его царские дружины.
– Так-то так, атаман, а только жалко мне што-то оставлять ворогам нашим мальчонку. Уж больно он мне братишку напомнил. Был у меня братишка, атаман, Ванюшкой звали… Помер в молодых годах. Такой же пригожий да нежный, как боярчик этот! Так того… Дозволь мне его при стане держать, атаман.
– Ну, держи, парень, нет на том моего запрета. Лишь бы не помер на пути мальчуга. Дальний путь будет, в прикамские леса мы на стругах поплывем, – серьезно и тихо приказал Ермак.
– Попытаю уберечь, атаман!.. Спасибо на добром слове. Уж больно на Ванюшку он обликом схож.
И низко поклонившись начальнику, Мещеряк кинулся к небольшому шалашу, стоявшему на дальнем конце поляны.
Ермак долго смотрел ему вслед, пока не скрылась под темным навесом сильная, рослая фигура юноши.
– Ишь, жалостливый! А ведь доведись до схватки – и старого, и малого ножом пырнет… – чуть усмехнувшись, прошептали его губы.
И, словно встряхнувшись, быстро поднялся с места Ермак и протяжно свистнул три раза. В один миг вся его дружина была вокруг своего атамана.
– Готовы, робя? – прозвучал его громкий возглас.
– Готовы, атаман! – дружным хором отвечал весь стан.
– На-а стру-уг! – раздалась команда. – Коней воеводских разнуздать и пустить по степи, пущай ногайцы ловят!.. С конями возжаться не надо. А поляну с четырех концов запалить! Пущай господин воевода дыму до отвала налопается, вражий сын! – сверкнув глазами, приказал коротко
