произнесла Линуша и ее полные щеки запрыгали от внутреннего смеха. – Да мы давно знаем твою гувернантку!
– Она старая? – спросила я, вся сгорая от нетерпения, – Неправда ли, Лина?
– Ужасно! – расхохоталась Линуша, – Совсем ветхозаветная, уверяю тебя!
– И нос у нее крюком, как у птицы, – добавила Оля.
– И глаза выпуклые и злющие, как у совы! – присовокупила тетя Лина.
– Оставьте! Что вы волнуете даром девочку. Она и без того нервна и впечатлительна без меры, – произнесла с укором тетя Уляша.
– Пойдем лучше убираться в туалете, Лидюша! – предложила она мне.
Ах, этот туалет! Чего-чего только там не было! И изящные коробочки, оклеенные раковиной, и фарфоровые пастух и пастушка, и костяная ручка на палке, которая употреблялась нашей прабабушкой, чтобы чесать спину, и «монашки». Последние интересовали меня больше всего. «Монашками» мы с Уляшей называли благовонные угольки, употребляемые для курева в комнате. Я их очень любила, они так хорошо пахли. Тетя зажгла их и поставила на пепельницу. Я смотрела, как медленно таяли они под влиянием пожирающего их огонька. «Монашки» тихо пепелились и таяли у меня на глазах, в то время как тетя Уляша говорила:
– Не огорчайся, что тебя отдадут в институт, девочка. Там тебе не будет скучно. Там ты будешь расти среди подруг-сверстниц. Это гораздо веселее, нежели одной. Играть будете, вместе гулять, заниматься.
Действительно недурно, если все случится так, как говорит Уляша, но… вот одно скверно: гувернантка. Кому приятно, спрашивается, иметь гувернантку – старую деву с крючковатым носом и совиными глазами? Я уже готова была поподробнее расспросить о ней тетю Уляшу, но тут появилась на пороге моя вторая тетя, Лиза, и сказала, что пора ехать.
Мы отправились. От Николаевской улицы до набережной Фонтанки, где находился институт с его чудовищем, я все время не переставала думать о той, которая волновала мое воображение. На мои расспросы, обращенные чуть ли не в сотый раз к тете Лизе о том, какова гувернантка, та отвечала только со своей значительной таинственной улыбкой:
– Стара… желчна… резка и сердита…
Когда мы подъехали к большому красному зданию на Фонтанке, на котором значилась надпись: «Николаевский институт», я уже ненавидела невидимую гувернантку гораздо больше Нэлли Роновой.
– Барышни в саду! – проговорил открывший нам дверь швейцар, которого я приняла за очень важную фигуру, и, наверное, сделала бы ему реверанс, если бы тетя Лиза не удержала меня вовремя от этого. Он повел нас по длинным коридорам с высокими окнами куда-то в самый конец его, где за стеклянною дверью зеленели деревья, и целый рой крошечных существ носился, подобный бабочкам, по большой садовой площадке. Едва я и тетя Лиза сошли по каменным ступеням за усыпанную желтым песком эспланаду, белые крошечные девочки окружили нас.
– Новенька!
