говорил: «бедный безумный мальчик».
Тогда я встал, взял из-за угла лом и ударил им по стене, которая, не смея противиться моей воле, тут же рассыпалась во прах. За ней уходили вдаль и терялись во мраке стеллажи с продовольствием.
Теперь взгляд этой женщины выражал сомнение в здравости собственного рассудка.
Ни слова не говоря, я вышел оттуда, оставив её стоять с открытым ртом.
Спустя несколько лет домой вернулись её муж и сын. В нормальном достатке они прожили всю свою жизнь. Печали и горести обходили их дом стороной.
Я не спешил, поскольку в любой момент времени мог оказаться, где заблагорассудится. Но были такие вопросы, в ответах на которые мне необходимо было увериться. Всё же древнее предсказание висело надо мной дамокловым мечом.
– Почему? – спрашивал я себя. – Почему нельзя вмешиваться в их дела? Я же Талисман, а значит должен защищать их. – Тогда я ещё многого не знал, несмотря на то, что считался всезнающим.
Меня просили дать счастье, и я пришёл, чтобы привнести его в мир. Жаль, что дорога, выстланная благими намерениями, ведёт совсем не туда, куда хочется.
За этими мыслями я приблизился к сожжённой деревне. Она была подобна тысячам таких же, но в то же время было одно отличие: это было место, откуда пришёл зов.
Взобравшись на памятный холм, я увидел распростёртое тело девушки, уставившееся невидящими глазами в безответное небо.
– Бедное дитя, – ты обрела своё бессмертие, – прошептал я, смежая её веки. Вот этот холм. Отправная точка моего существования в этом мире. Иногда, мысленно возвращаясь к нему, мне хочется стереть его с лица земли.
Не нужен я был этому миру!
Задуманное не требовало значительных усилий, а только некоторой хитрости. Я – Талисман. Моё назначение: охранять людей, правда, это не осознанное стремление, а своеобразная плата за малейшую доброту по отношению ко мне. Но у меня есть и оборотная сторона: я нёс смерть каждому, кто затаит на меня злобу. Она стояла за моими плечами, готовая в любую секунду сразить угрозу на повал.
Я шёл по «чёрной» территории нисколько не таясь, хотя и был одет в форму врага. Многие из тех, кто меня видел, так и замирали с открытыми ртами, не предпринимая ничего. Другие прятались, повинуясь древнему врождённому инстинкту.
Но были и иные, те, которые чувствовали, что я несу смерть, не только им лично, но и всей их империи. Такие пытались меня остановить. Обычно их конец был ужасен.
Один подорвался на собственной мине, другому выворотил все кишки его же товарищ, третий провалился под землю, и его там что-то съело, причём с большим аппетитом. На четвёртого упал самолёт, а в пятого при абсолютно безоблачной погоде ударила молния.
Твёрдого убеждения у меня не было, но уже тогда я понял, что смерть – большая затейница, и мне придётся с ней хлебнуть ещё немало кошмаров. Правда, пока меня не трогало даже то, как один офицер сам себе выковыривал глаза. Во всём этом был какой-то мрачный гротеск и потаённый смысл.
Всё во благо, – говорил я сам себе, – всё во благо!
Одиночество.
