и петербуржец, а по натуре деревенский житель. Жаль только, что маменька с папенькой не дожили, они бы за меня порадовались, я у них единственный сын, – рассказывал помещик.
Аркадий вдруг подумал, что он, оправдывая себя занятостью и непростыми жизненными обстоятельствами, фактически перестал общаться со своими родственниками. Маменька в письмах горько сетовала на его редкие и короткие письма, но все равно почему-то не находил для нее ни времени, ни слов. А ведь настанет день, когда писем от маменьки больше не будет… От этой мысли Аркадий поморщился и съежился. Он тут же дал себе слово по возвращении домой обязательно написать в Ярославль. Илларион же, увлеченный рассказом, не заметил внутренних метаний своего слушателя и продолжал:
– Вот когда урожай удается, то мысли такие приходят приятные, теплые, мол, не зря я на белом свете живу. Но мне нельзя останавливаться, здесь земля такая, что ничего просто так не дает. В моем деле невозможно, сделав однократное усилие, получать доход долгое время, надо постоянно поворачиваться. Вот костной муки сейчас закупили побольше, очень хорошее удобрение. Правда, многие в агрономию не верят, считают меня просто чудаком, которому повезло. Пусть считают, их дело. А я скоро хочу новый севооборот попробовать. Чувствую, что непросто будет: это же от многолетних привычек надо будет отказаться, от традиций. Я и сам боюсь, но понимаю, что нужно. В журналах пишут, что результаты очень хорошие получаются и рано или поздно многие к этому придут.
Слушая рассказ Иллариона про сельскохозяйственные премудрости, Аркадий задремал и проснулся только на подъезде к усадьбе.
– Простите, Илларион, я, кажется, заснул.
– Так и славно, в дороге не утомились! Федор, иди пообедай, сегодня ты еще понадобишься, – сказал Илларион вознице, остановившему бричку у крыльца большой выкрашенной в серый цвет усадьбы с белыми колоннами и наличниками.
Из дверей дома вышла барышня лет восемнадцати – двадцати. Илларион представил ее Аркадию как свояченицу Лидию.
– Вы хотите отдохнуть с дороги или сразу к маменьке пойдем? – спросила она, умоляюще глядя на приезжего врача.
– Я выспался, пока мы ехали, – ответил Аркадий.
– Ну да, – засмеялся Илларион, – я так заболтал доктора, что он полдороги провел в объятиях морфея.
– Ты молодец! – сказала Лидия и повела Аркадия в дом. Поднявшись на второй этаж, она постучалась в одну из комнат:
– Маменька, к вам гость из Петербурга!
– Из Петербурга? Замечательно! Заходите! – раздался из-за двери делано бодрый голос.
Мария Степановна в чепце и халате сидела в кресле возле окна. Ее правая рука от кисти до локтя была перевязана белой тряпицей. На лице присутствовало выражение, которое Аркадий часто видел у людей, долгое время терпящих боль: напряженно застывшие мимические мышцы и ввалившиеся глаза с темными кругами. Но с приходом
