И потом уже весёлый я шёл гулять.
Я неблагодарный сын. Потому что я затаил обиду на отца в далёком детстве.
Моя обида – это его запои, которые длились недели или месяцы. Некоторые люди пьют и становятся весёлые и радостные. С моим отцом было всё наоборот. Он разговаривал с телевизором или невидимым собеседником. Он кричал, плакал, ломал вещи, заставлял нас отжиматься и неустанно учил жизни. Он срал словесным негативом. Иногда брался за ножи или топор и сидел так на стуле, на диване или на полу.
– Я всё делаю ради вас, а вам на меня похуй! Уроды! – это была его коронная фраза.
Я умышленно забывал всё хорошее, что он говорил пьяный. Я ждал, когда он поговорит со мной трезвый. А трезвый это был абсолютно другой человек. Он был весёлый и злой, и весь в работе. Когда мы работали вместе, мне было хорошо. До тех пор, пока он не выжимал из нас восьмой пот. Тогда я его искренне ненавидел. Но ненависть – это доброе чувство. Ненависть – это демонстрация своего недовольства. Он видел наши надутые и красные рожи и давал нам отдых. Куда хуже была обида, подкармливаемая временем.
Обида к нему внутри меня нарастала. И в итоге дошло до того, что пьяного отца я перестал слушать совсем. А у трезвого спрашивал только одно:
– Почему ты так пьёшь?
– Тебе не понять, – отвечал он иногда или просто молчал.
Я не получал внятного ответа, и обида не проходила. Чем дольше я хранил обиду в себе, тем невозможнее её было выкинуть. Так между мной и отцом образовалась пропасть. И пропасть такая огромная, что не добросить даже крик.
Угланом я не думал о таких вещах. Я любил играть. В тёплые времена с братьями мы играли в машинки. Они ездили на машинках, возили грузы. А я строил дороги, косил сенокосы, собирал камни.
– Бррр
– Вжж
Мне нравилось смотреть, как на моих дорогах появлялись колеи; как на колёса машинок налипала и слетала грязь; как травянистая поляна после наших игр превращалась в выжженную землю.
А зимой, когда я оставался один, то играл в пластилин. Я лепил уткочеловеков, и называл их челобуки. Я лепил для них дома, машины, лодки, космические корабли. В этом мире был даже злодей – стальной крокодил (держалка от штор). Я придумывал разные сценарии, в которых этот злодей грыз челобуков. Кого-то я спасал, кого-то нет.
– Помогите, спасите! – кричал я вместо, погибающего челобука.
Отец видел мои игры и смеялся.
– Печку иди топи. Спаситель!
Я разжигал печку, бежал обратно к пластилину и погружался снова в свой мир.
Стальной крокодил разгрыз лодку вместе с челобуком.
– РРР
А потом я слышу опять голос бати.
– Ты ничего не чувствуешь?
– Нет.
– Мы горим, Алёшенька!
Я молчу, потому что не понимаю его.
– Трубу ты не открыл! Дым! Не видишь?
Я спохватился, побежал открывать трубу (задвижку). Но весь дом был уже в дыму.
– Мне интересно, что было бы, если меня не было? – спрашивал он.
