туза. Завизжала собака, как обваренная кипятком, и бросилась в подворотню.
– Ах черт ты проклятый! – заорала с невыразимым азартом бабенка. – Ах ты, нехристь поганая! Собаку убил, вот я ребят вышлю – они те бока-то намнут…
Я скорыми шагами удалялся от сего прекрасного сельского убежища.
– А, идол ты эдакой, – собак бить стал. Моли бога, что ушел далеко, я бы тебе… – кричал за мной сам домохозяин.
Я очень хорошо знаю толк в степных идиллиях, чтобы нисколько не возмутиться незаслуженною бранью, которою осыпала меня красная рубаха, – и шел искать себе более гостеприимного крова.
Мальчишки, встретившие меня в начале села, между тем уже предупредили меня. Я очень явственно слышал, как они, разбегаясь по сельским улицам и переулкам, орали во все свои звонкие горла:
– Собирайтесь, братцы, цыцарцы в село идут!
– Пусти, хозяин, ночевать, – спрашиваюсь я у мужика, сидевшего на завальне первой избы.
Не ответив мне ни одного слова, мужик торопливо вскакивает с места и скрывается в сени. Я иду за ним, но дверь затворяется – и я имею наслаждение слышать, как щелкнула перед самым моим носом ее железная запорка.
Вслед за мной раздается хлопанье избяного окошка. Из него любопытно высовываются несколько женщин.
– Этот? – спрашивают они у кого-то внутри избы, показывая на меня пальцами.
– Он и есть! – отзывается им мужской голос. – Откуда только наносит их к нам – короткохвостых?.. Пойти лошадей посмотреть, целы ли! Не сцарапал бы их цыцарец-то!..
– Пойдемте-ка и мы, бабы, взглянем, не намазал ли он стены либо плетня чем-нибудь. У них составы таки есть: намажет стену с вечера, а утром, только что солнце пригреет, стена-то и загорится.
На другой завальне сидят два мужика и женщина. Они бойко толкуют о чем-то. Женщина громко хохочет, слушая их.
– Пустите ночевать, братцы! – обращаюсь я к ним.
– Што?
– Ночевать пустите.
Мужики смотрят на меня, как на такого человека, который вдруг ни с того ни с сего дал им по самой ошеломляющей оплеухе. Бабенка, сидевшая с ними, видимо лопается, стараясь удержаться от смеха.
– Чужаки мы сами здесь, милый человек! У приятеля сидим. А ты вон на постоялом дворе поди попросись. Может, и пустят.
– А где же тут постоялый двор?
– А вон насупротив-то!
Я иду насупротив, а благоухающая вечерним запахом трав и дерев сельская улица оглашается басистым хохотом мужиков, пославших меня насупротив, которому дружно вторит тонкий и неистово радостный хохот бабы. На крыльце насупротив сидит пожилая женщина и кормит довольно взрослого ребенка.
– Бог в помощь, милая! – желаю я ей.
– Спасибо, касатик! Што тебе надоть? У меня ничем-ничего нет. Водицы испить дам, коли хочешь.
– Ночевать пусти, тетка, у тебя постоялый двор. Мне вон те мужики сказывали.
