а нежные пальцы пробираются к животу и медленно поднимаются вверх, вместо того чтобы двинуться вниз. Я ей отказал, и теперь она сознательно игнорирует вздыбившийся член.
– Если ты решишь, то я не против. – говорит ее тело. – Только ты решаешь, что будет. А я сделаю все, что ты захочешь.
Дальше возбуждение ядом проникает в кровь и разносится по венам в самые отдаленные уголки тела. Я начинаю слышать за шумом воды ее дыхание. Лика встает передо мной, прижимается к груди, я поднимают руки и упираюсь в стену, ограничивая пространство, в котором она может двигаться. Чтобы ее соски чертили по моей коже чаще, чем этого хочет она. Мой член упирается в упругий живот, Лика немного отстраняется, но я делаю шаг вперед, впечатывая ее спину в кафель.
Шум воды исчезает, хотя горячие струи все еще хлещут по спине, переплетаясь с тонкими пальцами, пробующими прочертить не озвученный вопрос:
– Ты точно не хочешь меня сегодня? – пишут острые ноготки, оставляя красные следы на лопатках.
Я открываю глаза. Я хочу увидеть то безумие, которое проснулось в Лике. Так ли оно велико, как мне кажется. Она легонько закусывает нижнюю губу и резко разворачивается ко мне спиной, прижимаясь грудью к стене. Она просовывает свои ладошки под мои, чуть расставляет ноги, прогибается…
Если я сейчас уйду, ничего не произойдет. Не будет никому не нужных звонков и истерик. Не будет обид и слез, битой посуды и обвиняющих взглядов. У нас нет отношений, нет обязательств. Только аэробная нагрузка, как называет это Лика. Я медленно провожу ладонью по ее руке, спускаюсь по спине на поясницу, обхватываю ее за талию и резко вхожу. Она легонько вздрагивает, чуть откидывает голову назад и сильнее упирается в стену, чтобы следующим движением я вошёл глубже.
Есть два типа женщин: первые отдаются потому что ты заявил свое право, вторые – отдаются самому процессу. Лика – вторая. Она упивается каждым моим движением, каждым толчком. Пропускает мои руки туда, где им хочется быть в данное время. И если моим пальцам вдруг покажется, что горошинка ее клитора нуждается во внимании, то она через мгновение накроет их своими, поймает мой ритм и отпустит дальше изучать кожу живота или полушария грудей. Лика еле слышно постанывает, медленно плавится… По ее ногам пробегает мелкая дрожь, усиливающаяся с каждым мгновением, словно чья-то невидимая рука подвела к ней напряжение и увеличивает его шаг за шагом.
Я упиваюсь тем, как она кончает. Почти задыхается, хватает воздух губами, пальцы под моей ладонью пробуют пронзить кафель стен и пробороздить в нем глубокие отметины. Это возбуждает до сумасшествия, поднимая температуру во всем теле на несколько градусов, обостряя и без того уже оголенные нервы. Я не слышу свой хриплый рык, лишь на пальцах чувствую острые ногти…
Дима забирает сумку из моих рук и открывает дверь. Пигалица на переднем сиденье старается спрятаться за спинкой и не издает ни звука. Хоть где-то
