централизовано, часть остается. В общем, крутятся.
Если у пациента таких средств нет. Ему пробивают дырочку в животе, вставляют трубочку и можете до конца жизни ходить с бутылочкой!
В понедельник меня повели брить живот и ниже. Когда сестричка поднимала член, обривая его как гусиную шейку, я улыбался. Потом, когда отрастало, кололось так, что невозможно было ходить (уже с бутылочкой).
На другой день в палату за мной пришли с каталкой, и сказали лечь на неё голым, и повезли в операционную (так положено). В коридоре до операционной меня провожали брат и сын. Они же меня встречали почти бессознательного и неподвижного. В операционной анестезиолог попросил меня сесть, чтобы сделать укол в позвоночник. Укол очень болезненный, а тут еще я увидел у соседнего операционного стола большой пакет полный окровавленных бинтов с предыдущей операции. Полного наркоза не было, обезболивание дошло до груди. Я все слышал:
– Включите отсос (крови) – голос Бориса Михайловича,
– Давление падает, голос кого-то из медсестер,
– Протрите маску (от крови), – голос второго хирурга.
– Зашивайте, голос зав. отделением.
Когда я полностью очнулся в послеоперационной палате, то обнаружил, что из члена у меня выходит две трубки и веревка, и подумал:
– Как только они там поместились, дырочка вроде маленькая!
Третья трубка торчала из живота и шла на капельницу. А под кроватью, как я узнал позже, стояла трехлитровая банка, в которую стекал промывочный раствор с кровью и кусочками моего мяса. Промывание должно было продолжаться непрерывно несколько дней. А так как у меня нет жены и сестры, то я договорился с одной из медицинских сестер, и ей поставили топчан рядом с моей специальной
кроватью. Я спросил у нее:
– Зачем у меня в члене еще и веревка? – Она пошутила:
– Чтоб вытянуть! Я подумал:
– Это хорошо, – и мне стало легче.
На вторую ночь к сестре пришел друг, и около часа они уединялись в «сестринской».
А так, у каждого палатного врача на дежурстве есть «своя» сестричка, а в ординаторской четыре дивана.
В отдельные одноместные палаты сестер назначают по выбору и даже из других отделений.
Сын приходил ко мне каждый день, приносил еду, которую готовила по его настоятельной просьбе, бывшая моя жена. Приход его каждый раз приятно удивлял меня. Я даже гордился перед соседями по палате и незаметно показывал на него сестричкам. Через день приходили брат и подруга. Они первые дни кормили меня с ложечки.
Поднявшись после операции, я обнаружил швы на мошонке. На мой вопрос при обходе, Борис Михайлович сказал:
– Вам уже поздно думать о детях, думайте о внуках!
Б.М.
