спросил я.
Вильем пожал плечами:
– Не знаю. Через пару часов?
– Поблизости еще кто-то был?
– Вон там мы видели каких-то парней.
– Дилеров?
Он пожал плечами.
– А по траве вот сюда подъехал фургон, а потом уехал. Мы ни с кем не разговаривали.
– Когда был фургон?
– Не знаю.
– Еще темно было, – сказала одна из девочек.
– Так. Вильем и вы все – мы накормим вас завтраком, дадим попить чего-нибудь, если хотите. – Я повернулся к тем, кто их охранял: – С их родителями уже говорили?
– Они едут сюда, босс, а вот ее родители… – полицейский указал на одну из девочек, – до них мы не можем дозвониться.
– Продолжайте звонить. А их везите в центр.
Четверо подростков посмотрели друг на друга.
– Что за дерьмо… – неуверенно сказал парнишка, который не был Вильемом.
Он знал, что по каким-то неписаным законам он должен сопротивляться моим распоряжениям, но ему хотелось поехать вместе с моим подчиненным. Чай, хлеб, бумаги, скука и линейные лампы – все это так отличалось от темного двора, в котором ты неловко приподнимаешь тяжелый сырой матрас.
Прибыли Степен Шукман и его помощник Хамд Хамзинич. Я посмотрел на часы. Шукман меня проигнорировал и задышал с присвистом, наклоняясь к трупу. Он констатировал смерть и сделал несколько наблюдений, которые Хамзинич записал.
– Время? – спросил я.
– Часов двенадцать, – ответил Шукман. Он нажал на одну из конечностей женщины. Она закачалась. Судя по ее неустойчивой позе, трупное окоченение, вероятно, наступило где-то еще, когда женщина лежала на поверхности с другими контурами. – Ее убили не здесь.
Мне много раз говорили, что он отличный специалист, но, судя по тому, что я видел, он был компетентным, но не более того.
– Готово? – спросил он у одного из криминалистов. Она сделала еще два снимка с разных углов и кивнула. С помощью Хамзинича Шукман перевернул женщину. Неподвижная, сведенная судорогой, она, казалось, сопротивлялась ему. Теперь, когда ее перевернули, она выглядела нелепо, словно притворялась мертвым насекомым – раскачивалась на спине, поджав конечности.
Она смотрела на нас из-под развевающейся челки. На ее лице застыло такое выражение, как будто она удивлялась самой себе. Молодая женщина; на сильно поврежденном лице размазано большое количество косметики. Сложно сказать, как она выглядела при жизни, какое лицо представили бы знакомые, услышав ее имя. Возможно, мы что-то поймем позже, когда она расслабится после смерти. Ее грудь залила кровь, темная, словно земля. Заработали вспышки фотоаппаратов.
– Ну, привет, причина смерти, – сказал Шукман ранам на ее груди.
По ее левой щеке шло длинное красное рассечение, исчезавшее под нижней челюстью. Ей порезали половину лица.
Сначала рана была гладкой и четкой, словно мазок кисти. Под подбородком
