Алисы Файат, остерегающейся авансов услужливого кожевенника! Ей было тридцать лет, и расстрел угрожал ей с большей вероятностью, чем насилие. Так отчего же она, словно перепуганная девчонка, бросилась прятаться под одеяло? Бред!
– Ну вот! – произнес Шарль Самбра, протискиваясь боком в дверь с огромным подносом в руках. – Еще одно чудо: я ничего не опрокинул! Я поставлю его вам на колени? Вы действительно пьете чай? Или Жером снова попытался навредить мне в ваших глазах?
Он поставил поднос на колени Алисе, сам присел у нее в ногах на краешек кровати, налил ей чаю, протянул сахар, начал было намазывать хлеб маслом, но неожиданно бросил и с наслаждением закурил.
Алиса упивалась давно позабытым вкусом хорошего чая, куска масла на тарелке, белого – почти что – хлеба. Она позабыла чуть ли не обо всем на свете. Теперь она видела в Шарле только щедрого дарителя всех этих несказанных благ; она ела, пила, не произнося ни слова, и взгляд ее, хотя и приветливый, был устремлен куда-то далеко.
А Шарля Самбра, сидевшего с сигаретой в уголке губ совсем как в гангстерском фильме, распирали гордость и удовольствие.
– Вы курите, как бандит в кино, – сказала она неожиданно.
Он взглянул на нее обеспокоенно, с обиженным видом вынул сигарету изо рта.
– А вы – вы едите, как проказница Лили. У вас варенье на подбородке и, похоже, еще яичный желток.
– Не может быть! – вскричала Алиса в ужасе. Она приподнялась и принялась изо всех сил тереть лицо салфеткой, безо всякого, впрочем, результата, пока он не расхохотался, довольный собственной шуткой.
– Это неправда! – воскликнула она. – Вы вдобавок еще и лжец!
– Вдобавок к чему?
Она осеклась и замолчала, и Шарль продолжил сам:
– К тому, что я лентяй, эгоист, буржуа и фашист?
– Почему фашист? – удивилась она.
– Ага! Из этого следует, что вы не виделись с Жеромом со вчерашнего вечера, – отвечал он, удовлетворенно и даже как бы одобрительно покачивая головой, чем привел Алису в замешательство. – Я всю ночь до зари изображал фашиста и коллаборациониста. И все для того, чтобы помешать ему… словом, чтоб он вас не будил. Я думал, лучше вам поспать спокойно… – пробормотал он, – с дороги, и потом – перемена климата…
Алиса откинулась на подушку.
– Жером был, верно, вне себя, – сказала она невозмутимым тоном. – Он не переносит фашистов. И никак не может смириться с тем, что в Париже теперь повсюду натыкаешься на немецкую форму.
– Я бы тоже с ума сходил! – сочувственно поддакнул Шарль. – Уверяю вас, когда б не важные дела, я бы тоже непременно поиграл бы в партизана с мушкетом двоюродного дедушки.
Алиса глядела на него, чуть мигая от яркого света. «Очаровательна, – думал Шарль растроганно, – очаровательна – не то слово».
– Вот как, – сказала она и, как подметил Шарль, в десятый раз намазала маслом один и тот же кусок
