Веленбаков…
– Ничего страшного. Это не на медведя с рогатиной, – ответил, укладываясь спать, Ушаков.
– А ты почем знаешь, как на медведя?
– Хаживал однажды, оттого и знаю.
– Ты? Когда же это успел?
– А еще как жил дома.
– Сколько же тебе годов-то было? – не переставал удивляться Нерон.
– Шестнадцать.
– Поди, прижал какого захудалого муравьятника?
– Нет, не муравьятника, а самого настоящего стервятника. След такой, что еле лаптем закроешь! Ну, ложись, Павлуша! Довольно лясы точить, – обратился Ушаков к Пустошкину.
– Феденька, расскажи, как ходил на медведя! – попросил Нерон.
– Не буду. Поздно уже. Да и ничего интересного нет! – ответил Ушаков и закрыл глаза.
– Федя, да расскажи! – не отставал Веленбаков.
Ушаков молчал.
– Экий ты, прости господи, упрямец. Чистый каприкорнус, козерог небесный! – махнул рукой раздосадованный несговорчивостью товарища Веленбаков.
Гаврюша Голенкин улыбаясь смотрел на них.
– Не проси, – вмешался Пустошкин. – Разве не знаешь – сказал нет, стало быть, не расскажет.
– А вам он рассказывал?
– Рассказывал.
– Так расскажи хоть ты!
Паша не заставил себя просить. Он не спеша раздевался и рассказывал:
– У них, в Тамбовской, медведей много. Однажды летом повадился миша на гречиху – всю полосу вытоптал. Осенью бабы за груздями ходили, он баб напугал. А потом уже зимой вот как случилось. Пошел их человек в лес за дровами. Выбрал толстую сосну, ударил раз, слышит, что-то под хворостом зашевелилось, запыхтело. У мужика и волосы дыбом: не леший ли?
– Да, да, испугался! – вставил Нерон.
– Послушал, послушал – стукнул снова. Ничего. Стукнул смелее, в третий раз. А тут сам Михайло Иваныч, словно протопоп в шубе, лезет…
– Ого-го! – заржал Нерон. – Вот нарубил дров! И что ж, ноги-то унес мужик?
– Успел. А медведь снова залез в берлогу: накануне снег выпал, замело кругом. Тогда Федя со своим деревенским старостой вдвоем и отправился. И на рогатину его, добра молодца, и поддел.
– Как же это – на рогатину? Куда же ею колоть? В живот, что ли?
– В живот! – не выдержал, расхохотался Ушаков. – Посмотрел бы я, что от тебя осталось бы, кабы ты ударил медведя ратовищем[8] в живот!
– А куда же бить?
– Известно куда: под левую лопатку! – оживился Ушаков.
– И что же медведь делает?
– Лезет вперед, на охотника. Топает вокруг него, старается достать, а охотник только держит рогатину, чтобы она упиралась в землю. Медведь кровью и изойдет.
– Но ведь он близко ж от тебя?
– Не очень далеко.
– Это ж страшно?
– А я про что
Ратовище – древко рогатины.
