из слушателей не видел его двигавшихся губ, красивых рук и небрежной позы, когда он стоял у входа и говорил. Они смотрели ему прямо в глаза, странно сверкавшие и грозно серьезные. Такой человек с подобной публикой не церемонится.
– Довольно слов, – продолжал он. – Теперь я перейду к персональной демонстрации. Я знаю вашу игру, Биль. Вы уже там раскидываете умом, как вам поступить далее. Вы не станете действовать открыто, потому что вы не такой человек. Вы уже решили, что в одно прекрасное утро я могу пропасть без вести, или сорваться где-нибудь со скалы, или же преспокойно утонуть в Атабаске. Смотрите же! Есть у меня что-нибудь в руке или нет?
И он протянул к ним пустую руку, ладонью кверху.
– А теперь?
Последовало такое быстрое сжатие кулака, что их глаза не успели его уловить, затем раздалось металлическое щелканье, и испуганная публика оказалась лицом к лицу с направленным в нее дулом браунинга.
– Эта маленькая штучка всегда находится при мне, в особенности по ночам. В ней одиннадцать зарядов, и стреляю я в муху без промаха. А теперь – прощайте!
И прежде чем они пришли в себя от изумления, он уже ушел.
Дорожка вывела его к пересохшему болотцу. За ним поднимался вековой хвойный лес, большей частью из сосен и кедров, из-за которого слышался плеск воды. Еще две-три минуты, и он стоял уже на самом берегу быстрой Атабаски. Он выбрал это место для своей избушки потому, что река была в этом месте тесно сжата береговыми камнями и шумела, и потому еще, что грузовые суда, следовавшие по этой реке к южным горам, здесь уже не могли его беспокоить. Избушка, в которой он уже столько недель жил и работал, глядела окнами на реку и была скрыта от взоров в густых кустах рябины. Он открыл дверь и вошел. Через окошко, выходившее на юго-запад, он мог видеть снежные вершины горы Гейки и в сорока милях далее легкие очертания горы Хардсти. Теперь в окошко било солнце и освещало его работу в том виде, как он ее оставил. Последняя страница рукописи уже была отпечатана на машинке. Он уселся за стол и принялся за работу.
Альдос прочитал и перечитал последние две или три страницы своей рукописи, стараясь ухватиться за нить в том месте, где она перервалась. И с каждым чтением он все более и более убеждался, что его работа в это время спориться не будет. А почему? Из-за кого? И с некоторой досадой он набил трубку свежим табаком. Затем откинулся назад, закурил и засмеялся. Проходили минуты, а он все больше думал о странной молодой женщине. Кто она? Зачем она ехала к Желтой Голове?
Несколько раз в течение этого часа он принимался за работу и, наконец, должен был ее бросить. С вбитого о стену деревянного гвоздя он снял ружье. Он сам готовил для себя обед, а потому решил на этот раз нарушить заведенный порядок. На куропаток уже прошел сезон, но они были искусительно нежны и жирны. Решив парочку изжарить себе на ужин, он вышел из своей избушки и направился по узенькой тропе вдоль реки. Он проходил с полчаса, пока не набрел, наконец, на целый выводок. Двух из них ему удалось убить. Спрятав их и ружье недалеко
