толковали о том, что надо бы выделить под рабов отдельные каморы, потому что всякий другой товар после них пропитывается тяжелым духом, дальше разговоров дело не шло.
– Бегу, бегу! Туточки я, добрый господин!
Хозяин упал на колени рядом с надсмотрщиками, ткнулся лбом в землю, оттопырил зад – вот поганая южная привычка! Право, избитый раб сохранял больше достоинства, нежели жалкий его владелец!
Должно быть, это воспитание светлых альвов дало о себе знать. Вместо того чтобы отчитать торговца за нарушение порядка и взять с него положенное взыскание в размере пяти серебряных монет, Йорген задал вопрос, неожиданный прежде всего для самого себя:
– Сколько стоит твой раб?
Если и был удивлен поведением начальника кто-то из сопровождавших его подчиненных, то виду не подал – он благородный, ему виднее. У торговца же от изумления глаза полезли на лоб. Он хорошо знал хищную породу городских стражей, ждал – бить будут, а то и золота потребуют отсыпать. А вместо того…
– Эй, ты оглох? – ткнул его носком сапога молодой рыжий гвардеец. – Не слышал, что благородный господин спрашивает? Повторять надо? Почем раба отдаешь?
– Я… ой! – залепетал хозяин, не зная, как и быть. С одной стороны, ему страсть как захотелось сбагрить с рук беспокойного раба, да подороже за него запросить. Он по опыту знал: у благородных торговаться не принято, какую цену называешь, ту и дают. С другой же… Ладно бы покупатель случайный был, встретились, как говорится, и разошлись, ищи ветра в поле! А то – стражник, да еще, видать, из самых главных! Такой потом из-под земли тебя достанет и шкуру спустит: зачем продал негодный товар?
Несколько мгновений колебался торговец, пока страх не взял верх над жадностью.
– Господин!!! Это плохой раб, совсем плохой! Ничего делать не умеет! Ни по хозяйству, ни писарем, ни услужить как надо. Только хлеб даром ест! Дозвольте, добрый господин, я вам сей секунд другого раба выведу. А этого на галеры за гроши бы сбыть иль в рудники куда…
– Сколько, я спрашиваю?
Страж глянул так, что у торговца душа в пятки ушла, только теперь южанин заметил, что господин – полукровка. Альвы, что ли, в родне были, а то и вовсе нифлунги. Тьфу-тьфу, не к ночи будь помянуты!
Больше он не возражал. И цену назвал ниже некуда, лишь бы отделаться и ноги поскорее унести.
– Двадцать крон серебром, господин!
Монеты со звоном без счета высыпались к его ногам. Их было явно больше двадцати.
Стражники ушли. И раба под руки уволокли – тот еще не успел оправиться от побоев.
Трясущимися руками ссыпав монеты в поясной кошель, торговец напустился на своих слуг, принялся стегать их плетью, вымещая испуг: «Вот я вас ужо, мерины! Будете знать дело! Чуть под беду не подвели!» Те стояли, втянув голову в плечи, покорно принимали удары, не пытаясь уклониться. И то сказать – зачем? Пусть тешится хозяин. Силенок у него, как у дитя малого, да через одёжу бьет – боли вовсе никакой, а стыд и потерпеть можно…
