искривленное в зеркальном коридоре.
– Видишь? – прошептала Хлоя.
– Ага.
– Что это?
– Сейчас, – сказал Грым.
Стараясь не дать Хлое выскользнуть, он захватил в кулак ком земли с травой, приподнялся и кинул его в дрожащий круг.
Лучше бы он этого не делал.
Вместо того, чтобы пролететь сквозь пятно, земля осыпалась вниз. Удар был совсем легким, но с пятном после него произошли совершенно поразительные изменения.
Оно за долю секунды стянулось к своему центру и исчезло. А на том месте, где оно только что было, возникла Смерть.
Грым сразу понял, что это она – словно ему уже показывали ее и объясняли, какой будет их последняя встреча. Он узнал ее и почти не испугался.
Смерть была матово-черной и походила на длинный приземистый мотоцикл – без колес, но зато со множеством несимметричных фар на носу. Некоторые были прозрачными, а другие белыми, как глаза слепца. На мотоцикле не было седока, но для смерти это казалось вполне нормальным. У смерти были короткие черные крылья, косо торчащие в стороны, а ее косо сбитое несимметричное тело состояло из множества плавно покачивающихся плоскостей – словно бы каких-то постоянно открывающихся и закрывающихся клапанов.
У смерти была даже татуировка – сходящиеся к носу красные стрелы, делавшие в середине фюзеляжа зигзаг. Под стрелами были мелкие значки, отмечавшие победы – большие и маленькие человеческие фигурки и какие-то цифры, очень солидные цифры. Сразу за цифрами на фюзеляже были закопченные стальные накладки, из которых торчали короткие жерла пушек. И еще смерть жужжала – но совсем тихо. Если бы Грым не вслушивался специально, он бы ни за что этого не заметил.
– Камера, – выдохнула Хлоя, и Грым понял, что Хлоя права.
Но это вовсе не значило, что он ошибся насчет смерти.
Он никогда не видел боевую телекамеру так близко. Только на картинках.
– Не дрожи ты так, – прошептала Хлоя. – Хотел бы убить, уже убил бы. Ему что-то нужно. Давай встанем, только медленно… И руки подними.
Стараясь не делать резких движений, Грым поднялся на ноги – и понял всю тяжесть своего положения. Хлое было просто: поднявшись, она просто оправила платье. А его штаны упали вниз, и он так и стоял, красный от стыда, глядя в бельма висящего перед ним черного мотоцикла.
Вдруг раздалась громкая музыка – это заиграли внешние динамики камеры.
Музыка была странной, совсем не оркской. Она была грозно-пронзительной, и напоминала о древности, забытой славе и смерти. Она играла целую минуту, не меньше – и к ее концу Грым почувствовал в груди такую отвагу, что нагнулся, натянул штаны и застегнул пуговицу.
Музыка стихла, и камера плавно качнулась в воздухе – словно указывая, куда идти. Грым нерешительно шагнул в этом направлении, и камера сразу же кивнула белым носом, совсем как выражающий согласие человек.
Грым сделал шаг, потом еще один. Камера переместилась вместе с ним.
