выданном И. Л. Солоневичу 7 июня 1912 года (хранится в материалах студенческого дела), сказано, что «испытания зрелости» он выдерживал с 30 апреля по 6 июня.
По шести предметам (Закон Божий, законоведение, история, география, немецкий и французский языки) он получил отметку «хорошо». И по шести – «удовлетворительно», такой оценки заслужили его знания по математике, математической географии, физике, философии, а также по латыни и дисциплине под названием «русский язык и словесность». Две последние «тройки» были особенно обидны, во многом именно из-за них картины экзаменационной поры врезались в память на всю жизнь55.
Директор гимназии, по свидетельству Солоневича, был латинистом и вообще «классиком» (кстати, фамилия его Кизеветтер – возможно, родственник историка, одного из лидеров партии кадетов), а потому на латинский язык пришлось нажимать по-настоящему.
«Странно, что я занимался им не без удовольствия: ни тогда, ни позже никогда за всю мою жизнь он мне решительно ни к чему не был нужен, – вспоминал И. Л. — Но я совершенно свободно читал любую книгу и до сих пор, то есть почти сорок лет спустя, я еще знаю наизусть две-три оды Горация, две-три страницы Овидия и даже страничку-две Цезаря. Но моя память устроена так, что никакой грамматики я вызубрить не могу. Русской грамматики я не знал никогда – и сейчас имею о ней только самое отдаленное представление <…>
Итак, стою я. Передо мной – синедрион экзаменационных классиков, латинистов, грамматиков и словесников. К моему латинскому языку придраться нет никакой возможности. К моему русскому – тоже. Мои статьи к этому времени цитировались уже и в столичной печати, следовательно, кроме всего прочего, оставалась угроза того, что в той же печати я смогу обругать и грамматиков, и риторов, и словесников. А ни одной грамматики я не знаю никак. Меня спросили: что я могу сказать о правописании деепричастий? Я ничего утешительного сказать не мог. Создалось положение, непредусмотренное никакими уставами средне-учебных заведений. Я твердо стоял на том, что те цели, которым, – по этим уставам, – должно удовлетворять мое знание и латинского и русского языков, и «выполнены и перевыполнены», как мы бы сказали после пятилеток. Мой директор развел руками и сказал:
– Да, но не теми путями, которые были предусмотрены программой…
В общем, мне по латинскому и по русскому языку поставили по тройке. Срезать совсем – было бы неудобно. Может быть, и рискованно: стоит этакий щелкопер, бумагомарака проклятый – и вот возьмет и в газетах обругает. Но я нацеливался на Политехнический Институт. Туда принимали только по конкурсу аттестатов. Как раз в этом институте ни русская, ни латинская грамматика были решительно не нужны. Но как раз в политехникум я и не попал»56.
Ради справедливости надо отметить, что, говоря о гимназическом «тихом ужасе» своего времени, И. Л. Солоневич признавал,
ЦГИА СПб, ф. 14, оп. 3, №61273, л. 11.
Солоневич И. Л. Народная Монархия. – М.: Феникс, 1991. – С. 352—353.
