ремнем» он назвал профсоюзы, где теперь, по его словам, «у нас сильных противников нет». Второй «ремень» – кооперативы: потребительские, сельскохозяйственные. Но здесь, признал Сталин, «мы все еще не в силах высвободить первичные кооперативы из-под влияния враждебных нам сил», имея в виду кулака. Третьим «приводным ремнем», по мнению докладчика, являются союзы молодежи. Атаки противника в этой области особенно настойчивы. Далее он перечисляет, раскладывает по нишам другие «ремни»: женское движение, школа, армия, печать… При этом Сталин старается давать всем этим элементам свои, по-своему крылатые выражения: печать – «язык партии», армия – «сборный пункт рабочих и крестьян» и т. д. Характерно, что генсек в своем докладе очень мало говорит собственно о содержании работы этих «приводных ремней», но зато очень много о том, какие враждебные силы «здесь нам противостоят». Бесспорно, классовая борьба продолжалась, но теперь уже больше в скрытых, неявных формах, однако Сталин по-прежнему жил исключительно борьбой, схватками, противоборствами с явными и мнимыми противниками…
Еще несколько лет назад, в бурные дни Октября, в годы гражданской войны, он не мог и предположить, что обстоятельства сложатся таким образом, что он станет реально претендовать на самые высшие посты в партии и государстве. Судьба причудлива. Человек, у которого не было ни образования, ни профессии, ни обаяния или вулканической энергии революционера, неожиданно для всех оказался у самых вершин пирамиды власти. Вот здесь-то он и показал потенциальным соперникам, что тонкий расчет, помноженный на умелое манипулирование аппаратом, значит очень много. Особенно если активно «защищать» ленинизм. Разумеется, так, как его понимал Сталин.
К слову сказать, нынешние оппоненты Сталина часто атакуют его за сокрытие положения дел. До конца 20-х годов этого еще не было – ленинская традиция гласности умерла не сразу. В этом можно убедиться, взяв в руки общедоступные партийные документы, газеты тех лет. Так, в докладе на XII съезде партии Сталин с горечью говорил о голоде в 1922 году, его последствиях, «ужасающей депрессии промышленности», распылении рабочего класса и других горьких вещах. Что было, то было. Сталин тогда все это не скрывал. После мартовского приступа у Ленина Сталин стал проявлять повышенную активность, все реже советуясь с Зиновьевым, Каменевым, еще реже с Бухариным и крайне редко – с Троцким. Политический авторитет Сталина в партии стал медленно, но неуклонно расти, что прежде всего выразилось в усилении влияния генсека в Политбюро. А этого он добился путем постепенной изоляции Троцкого, чего, в свою очередь, нельзя было осуществить без поддержки Зиновьева и Каменева.
«Однажды на Политбюро, – рассказывал мне А.П. Балашов, старый большевик, работник секретариата Сталина, – вспыхнула перепалка между Зиновьевым и Троцким. Все поддержали точку зрения Зиновьева, который бросил Троцкому: «Разве вы не видите, что вы в «обруче»? Ваши фокусы не пройдут, вы в меньшинстве, единственном числе». Троцкий был взбешен,
