слишком много внимания уделяла его маленькой персоне, то ли безотцовщина сделала его таким (гвардии капитан Кипарис погиб смертью храбрых при взятии Будапешта) – неизвестно. Однако Эдик сызмальства думал только о себе, замечал только себя и заботился только о своей персоне. Такой уж был у него характер.
В раннем детстве ему все сходило с рук – съеденные без спросу варенье и сгущенка, испорченная мебель, разбитые стекла и исцарапанная мебель. Эдик брал то, что ему было нужно, ни у кого ни спрашивая. Когда же он пошел в школу, все изменилось.
Как– то он потерял ручку и, недолго думая, залез в портфель соседа по парте, вынул черную ручку и стал преспокойно писать. С его точки зрения все было правильно: ему, Эдику, нужна была вещь и он ее взял. Какая разница – откуда? Однако когда его сильно отлупили за воровство, Эдик задумался. И понял, что брать нужно тихо и незаметно, а лучше чтобы тот, у кого берешь, воспринимал это как должное.
Эдик рос, он окончил школу и поступил в институт – конечно, медицинский. Пошел, так сказать, по стопам матери. Хотя Эдик был способным мальчиком, почти отличником, в сущности, он не проявлял никакого интереса к этой профессии. Но у Софьи Николаевны были кое-какие знакомые, и Эдика удалось запихнуть в институт.
Шел шестидесятый год. Три года назад прошел Всемирный фестиваль, и московская молодежь, пощупав и примерив добротные заграничные вещи, выменянные у иностранцев на матрешки и водку, уже не желала одеваться и вообще жить, как родители, воспитанные суровой сталинской эпохой. Когда Эдик попал в Первый мединститут на Пироговке, он поначалу решил, что оказался где-то за границей. По коридорам, взявшись за руки, фланировали девушки, одетые как Одри Хепберн. Проходили парни в пиджаках с широченными плечами, узких брюках-дудочках и узких галстуках. Ухо Эдика улавливало непонятные слова – «фирма», «штатский», «чува», «хилять»… Конечно, в институте было гораздо больше студентов, одетых в обычное советское тряпье. Но для Эдика, только и видевшего в своей несчастной жизни что убогую комнату в коммуналке, телевизор «КВН» с большой водяной линзой у зажиточных соседей, да «Тарзана» в кинотеатре «Ударник», впечатление было полным. Эдик опустил украдкой глаза на свой наряд и увидел потертые брюки фабрики «Большевичка», клетчатую рубашку-ковбойку с аккуратно зашитой дыркой на рукаве и грубые скороходовские ботинки из ЦУМа. Сравнение было явно не в его пользу…
Эдик понял, что у него всего два выхода. Можно было не обращать внимания на «иностранцев», засесть за учебу, стать через шесть лет высококлассным специалистом и тогда уже начать бороться с нищетой. Второй выход казался более привлекательным – завести дружбу с прикинутыми студентами и выяснить, как им удается иметь все это. И по возможности, заняться тем же. Ведь не у всех же, черт возьми, родители дипломаты, внешторговские работники или академики! Эдик так и поступил.
Первой его жертвой оказался Воха Соловьев – вальяжный молодой человек с затуманенным взором – он словно
