сына к потолку и, с размаху посадив себе на плечи, вышел на крыльцо. Следом почти выбежала мама, несшая на руках таращившего глаза маленького Тошку; трехлетняя Ладка спешила позади сама, в восторге от поднявшейся суматохи.
Средний из братьев – Вовка – взобравшись на забор, что-то верещал наружу, наверное – приятелям. Дед Семен – Борька обалдел, качаясь на плечах отца, – с уханьем, гиканьем и свистом плясал посреди двора вприсядку. Смеющаяся баба Дина махнула рукой дочери:
– Наших зови всех! Скорей зови, отца унимать!
– Молчи… баба! – почти не сбивая дыхания, рявкнул дед. – Я… с детства… мечтал! Эх, старый я! – и, подскочив, сел в воздухе на «шпагат». – Старый, пропали мои мечты пропадом! Ух-хаААА!!!
Борька прислушался. И понял, что поселок полнится гулом – слитным, катящимся, ликующим. Гул – шум голосов, шаги, смех, выкрики – наваливался отовсюду-отовсюду. Мальчик никогда не слышал такого. И вскрикнул удивленно, когда руки отца вдруг сжали его под бока и взметнули еще выше – так, что он увидел сразу все улицы, заполнявшиеся кипением народа.
– Запомни, сынок! – крикнул отец. – Этот день! Запомни!
И Борька закричал – звонко и громко – первое, что пришло ему в голову:
– УррррррРРРРАААА!!!
– …раааААААА!!! – отозвались улицы – словно ждали лишь этого детского крика, восторженного, как сама искренность, и звонкого, как веселый водопад.
Со дня сотворения мира
легенды слагались веками,
но не было дерзостней мифа,
чем миф о крылатом Икаре…
Мы медленно всходим по трапу.
Мы смотрим на землю влюбленно.
Нас ждут голубые пространства
прекрасного Млечного лона.
И вот чуть приметною вехой,
укутанная облаками,
плывет колыбель человечества,
покачивая материками.
Старенькая,
обжитая,
с повернутой набок осью…
В ее позывных – ожиданье,
в ее позывных – беспокойство:
А вдруг мы закружимся в млечности,
молниями испепеленные?!.
…Гордись, колыбель человечества:
мы выросли из пеленок![1]
2. Кто стучится в дверь ко мне?
Второй год Экспансии
Предупреждение
Дэм-Торсад, столица Империи Сторкад, будто заклеймил меня. Он во мне, хотя я постоянно пытался стереть его гнилостный след в моей памяти. Он воздвигнут в воспоминаниях – кошмарах, на самом деле – и я не могу остановить его тлетворное влияние на разум. Пятьдесят долгих лет я всеми силами старался освободить себя от мучительных образов этого жестокого и озлобленного общества. Я могу вырваться из давящих стен города, но яркие воспоминания остаются. В памяти он выглядит не процветающим мегаполисом, а огромным памятником…
Авторы книги приносят извинения автору стихов, который им неизвестен.
