тоже смотрел? – Славка поглядел в окно. – Да, из кино… Но это не для кино написано, это песня тех времен. Певца звали Виктор Третьяков. Вот еще, послушай… – И спохватился: – Хочешь?
– Конечно! – тихо завопил Денис.
Славка улыбнулся и снова ткнул кнопку.
Что кричишь, юродивый?
Помолчи, братушка…
Нету больше родины —
Померла, матушка!
Храбростью прославившись,
Верою и родом…
Да, померла, не справившись
С собственным народом.
Где теперь виновные?
Да мы же все смертные:
Господа верховные
И разные бедные…
Эх, победили вроде бы
И царя, и Бога…
Оглянись, юродивый!
Эх, дальняя дорога!..
Мимо красных, как кровь, знамен.
Мимо стройных рядов, колонн.
Мимо лжеоснов, снов и звонких слов,
Мимо фальши,
Мимо сборников всей речей,
Мимо тридцать седьмых ночей,
Кровь рекой течет, плоть мою несет
Дальше, дальше.
Мимо зон и тройных постов,
Мимо храмов, что без крестов,
Вдоль дворцов царей и секретарей,
Мимо воли,
Мимо дач аппаратных шлюх,
Мимо нищих, больных старух,
Мимо цинковых гробов и детей-рабов
В поле…
Отчаянная была песня и страшная. Денис примолк, даже не двигался. И только краем сознания отмечал, что и Славка как-то нахохлился на стуле и спрятал глаза. А певец кричал…
Ах, Русь! Неужто это ты?
А где же твой победный клич?
И лишь на фоне нищеты
Рыдает бронзовый Ильич.
А сколько, блеклых от дождей,
Повсюду гипсовых вождей…
И значит – в омутах речей
Рыдают тыщи ильичей!
Но только
Дальше река течет.
Кто не с нами был —
Тот не в счет.
Ведь были разными —
Но в речке красными стали флаги!
И плыву я, такой, как есть,
Мимо лозунгов «Ум и честь!»,
Мимо счастья всех людей
И других идей
На бумаге…
И так, проплыв по крови до моря,
Я узнал совершенно точно,
Что это Сталин принес нам горе,
А теория – непорочна!
Я снова слышу: «Ум и честь!»!
Не зря же создан генофонд!
Ты дай убогому поесть —
И он опять пойдет на фронт!
Но я кричу не для того,
Чтоб встать на модный пьедестал.
Я сам от этого всего
Смертельно, в общем-то, устал.
Устал смеяться и рыдать
(А на семь бед – один ответ!)…
…Мне просто больно наблюдать,
Как нас дурачат столько лет.
Песня В. Третьякова
Славка протянул руку и выключил проигрыватель. И сказал, не поднимая глаз:
– Когда я в первый раз ее слышал, я подумал:
