оставалось только человек десять, еще столько же патрулировали по периметру санатория. И фронтовики, находящиеся на излечении, с оглядкой на запрет, все-таки выползали из палат.
Солдатский отдых всегда короток. Нужно успеть многое: насладиться предоставленной свободой, отдохнуть малость от грохота войны и попытаться завязать скоротечный, ни к чему не обязывающий роман с понимающей медсестрой.
Море, солнце, озорные глаза фронтовиков располагали к близости, а потому не стоило изумляться тому, что даже самые неприступные из сестричек кидались в любовные приключения с такой страстью, как будто опасались, что до завтрашнего утра могут не дожить. И в самых тенистых уголках санатория, куда редко заглядывают отдыхающие, можно было услышать жаркий любовный шепоток.
Жизнь всюду находит отдушину: на передовой, где до вечности возможно мгновение, и в глубоком тылу, в объятиях милой медсестры.
На невысокого широкоплечего человека в полосатой больничной пижаме и с подвязанной рукой никто не обратил внимания (мало ли кому вздумается затянуться дымком на свежем воздухе). Раскурив у крыльца папироску, он свернул в темную часть территории санатория, куда не добирался даже свет фонарей. Присев на лавочку, раненый с наслаждением покуривал, отправляя тонкую чуткую струйку дыма в темное небо. Вверху пустота. Кромешность. Баловала только луна, желто-ярким оком выглядывавшая из-за клочковатых туч.
Швырнув папиросу в траву, он подошел к ограде и отодвинул одну из досок. И тотчас на территорию санатория прошмыгнули две тени в темных маскировочных халатах. В руках у каждого было по небольшому мешку.
– Никого? – спросил один из подошедших (невысокий, но очень плотный парень, эдакий лесной боровичок), осматриваясь по сторонам.
– Все тихо, – приглушенно ответил широкоплечий. – Принесли?
– Все здесь, – показал парень на мешок. – Лешак, переодевайся, а то ты в своей пижаме, как бельмо на глазу, – произнес он, развязывая горловину мешка.
В носоглотку тотчас ударил запах оружейного масла. Вытащив маскхалат, он протянул его Лешаку.
– Размер твой. А пижаму давай сюда. Не бросать же ее под кустом.
– Тоже верно.
– А тебя не хватятся? – спросил третий, маленький и гибкий, как хорек. Телосложением он напоминал недоразвитого подростка.
– Не хватятся. Здесь у меня свояк неподалеку живет. Сказал, что к нему пойду.
Переодевшись, Лешак сунул пижаму в мешок и сказал:
– Пошли. Только давай поаккуратнее.
Стараясь не шуметь, они прошли вдоль кустов сирени, плотной стеной росших вдоль ограды.
– Где-то здесь, – прошептал Лешак, посматривая себе под ноги, – будьте повнимательнее. Ага, вот!
Чугунный люк, встроенный вровень с землей, был неразличим даже на расстоянии нескольких шагов, – его наличие выдавала разве что небольшая проплешина в коротко стриженной траве, которую можно было увидеть, только приблизившись
