ятельность: догонять-то, мол, догоняли, но потом снова отставали и снова бросались вдогонку с тем же кратковременным успехом и долговременным неуспехом. Что же приходит на смену этому многовековому циклическому развитию?
Теперь, как нам объяснили, модернизацию предстоит осуществлять, опираясь на собственные национальные ценности и традиции. Однако такая идея, чтобы стать привлекательной и мобилизующей, нуждается в расшифровке; в абстрактном виде она выглядит не очень понятной. Ведь о национальных ценностях и традициях и необходимости следовать им говорится не первый год. Именно к ним апеллировали, к примеру, многие идеологи «суверенной демократии», которые так и не нашли время объяснить, что в такой «демократии» относится к традиционному, а что – к современному, т. е. к демократии без кавычек. Равно как и то, как эти два начала в ней сочетаются. Но и идея самобытной модернизации, принципиально отличающейся к тому же от прежних отечественных догоняющих модернизаций, которым тоже ведь трудно отказать в самобытности, – из того же ряда.
Эти прежние модернизации действительно обеспечивали лишь ситуативные достижения, не страховавшие от последующих новых отставаний. Но не потому, что были догоняющими, а потому, что их инициаторы ставили перед собой и своими соотечественниками ограниченные задачи. Речь шла лишь о том, чтобы догнать (а по возможности и перегнать) ушедшие вперед страны в военно-технологической области. О том, чтобы догонять их в создании институтов, которые и обеспечивали достижения этих стран, формируя в них социально-экономическую и культурную среду, необходимую для стимулирования инновационной деятельности, вопрос не ставился. Институты сохранялись (и даже укреплялись) свои, самобытные. Но если так, то что же означает декларируемый сегодня отказ продолжать гонку за мировыми лидерами в пользу органического национального развития?
Он может означать признание того, что догоняющая военно-технологическая модернизация в стране, чья безопасность гарантирована ядерным зонтиком, стала неактуальной. Он может означать, что официально провозглашенный курс на инновации обусловлен не тем, что мы в этом деле от кого-то отстали, а чем-то еще, хотя чем именно, пока не ясно. Он может означать, наконец, что намечаемое и реализуемое нынешними властями реформирование экономических и правовых институтов продиктовано не желанием преобразовывать их в соответствии с более передовыми зарубежными образцами, а стремлением сделать их более эффективными, не покушаясь на их самобытные ценностные основания.
Похоже, речь идет прежде всего именно о последнем. Но в таком случае альтернатива «догонянию» – это альтернатива не столько военно-технологическим прорывам в духе и стиле Петра I или Сталина, сегодня заведомо нереальным, сколько социально-политическим трансформациям, тоже имевшим место в нашем давнем и недавнем прошлом. И в первую очередь радикальным институциональным преобразованиям 1990-х годов, третируемым в последнее время как заемных и чужеродных, с национальными ценностями несовместимых и для них разрушительных.
Мы тоже считаем, что реформы 1990-х требуют тщательного критического анализа. Они действительно не привели к результатам, на которые рассчитывали реформаторы. Но, как нам кажется, вовсе не потому, что проводились посредством догоняющего заимствования чужих, т. е. западных, институтов, а потому как раз, что заимствование это сознательно или подсознательно приспосабливалось к отечественным традициям. То была не догоняющая, а вполне самобытная институциональная модернизация, которая в годы правления президента Путина не отменялась, а корректировалась в авторитарно-чекистском духе на уже заложенном ею системном фундаменте. Сегодня же мы наблюдаем реакцию на стратегическую бесперспективность этой коррекции, при которой стабильность обеспечивалась за счет развития, и попытки сообщить нашей выдохшейся институциональной модернизации второе дыхание.
Ее изначальное и последующее своеобразие, повторим, очень важно понять, чтобы лучше представлять себе ее возможные перспективы. Но выявить своеобразие чего-то можно только в сравнении с чем-то аналогичным. Процессы же, аналогичные российским, происходили лишь в бывших социалистических странах, причем в десяти из них, включая три бывшие республики советской Прибалтики, модернизация институтов уже завершилась – по крайней мере, настолько, насколько это было необходимо для их интеграции в европейское сообщество. А завершилась прежде всего потому, что они хотели и продолжают хотеть догонять страны, вошедшие в это сообщество раньше. Догонять в смысле достижения европейского уровня благосостояния и овладения необходимыми для этого европейскими экономическими, политическими и правовыми инструментами.
Отказ же догонять ушедших вперед означает отказ от самой такой цели, признание неприоритетности народного благосостояния и его роста хотя бы до португальского уровня, достижение которого еще не так давно обещали населению. И, соответственно, неафишируемое признание приоритетности благосостояния новой российской элиты, которой и в самом деле в этом отношении никого догонять не надо, так как она уже всех догнала и даже перегнала. Поэтому обществу важно знать, как
