быть предельно осторожными. За минувшее столетие страна пережила два трагических катаклизма – 1917 и 1991 годов. Их результаты – две национальные катастрофы – должны нас чему-то научить.
По какому пути пойти? Можно поспособствовать формированию в стране ответственных политических субъектов, что могло бы позволить сделать первые шаги от суперпрезидентской республики (это моя давнишняя точка зрения: у нас не президентская, а суперпрезидентская республика) к нормальной президентской республике. А президентская республика станет гарантией того, что уважение к Конституции и Закону будет нормой для любого президента и любого политика.
Но такой переход означает, что нам надо всерьез озаботиться и состоянием нашего парламента, превратившегося в значительной мере в машину для голосования. Хорошо, что он является надежным партнером президента, но он должен также иметь возможность выполнять и функцию оппонента. Учитывая же, что мы живем в федеративном государстве, в этом качестве должны выступать обе палаты – и нижняя, и верхняя.
Наконец, проблема свободы средств массовой информации. Не думаю, что можно просто ограничиться заявлением, что Кремль подмял под себя СМИ. Я не в восторге от того, как средства массовой информации использовали свою свободу в 1990-е годы. Свобода вроде бы была, но для кого? Была свобода олигархии, поскольку, за редчайшим исключением, за всеми сколько-нибудь влиятельными СМИ стоял крупный капитал. Но вряд ли можно признать нормальным и такое положение дел, когда все общенациональные каналы стали государственными.
Мы вступаем сейчас в особую фазу, в очередной избирательный цикл. Чем в такое время должны заниматься СМИ? Формировать многочисленные площадки для общенациональной дискуссии по ключевым вопросам, которые через год будут определять политический выбор сообщества: куда мы пришли, каким путем и почему, что нам делать дальше и как это сделать наилучшим образом, какие политические инструменты выбрать для достижения поставленных целей?
Но сегодня такая общенациональная дискуссия, даже если она будет инициирована, может разворачиваться, учитывая состояние наших СМИ, только в очень редуцированных и превращенных формах. Иными словами, все ограничится зашифрованной полемикой где-то в кулуарах власти. Потому что в сформировавшейся у нас политической системе подобные дискуссии не стали нормой. Ни одно важное решение, принимаемое властью после 1991 года, не подвергалось проверке общенациональной дискуссией.
Правда, есть разница между ельцинским и путинским периодом. До 2000 года было много дискуссий, но они не имели практического значения для принятия политических решений. А после 2000 года и сами дискуссии стали сходить на нет как вроде бы пустое занятие. Но это ведь ненормально и даже нелепо: что ни говори об особенностях сегодняшнего моноцентричного режима, мы живем в гораздо более свободной стране, чем, скажем, СССР 1985 года. Почему же мы не можем открыто и широко обсуждать наши проблемы?
Несколько
