когда к власти может прийти такая популистская сила, по сравнению с которой власть нынешняя покажется чуть ли не идеальной. Но в истории всегда так: либо все меняется медленно, либо – очень быстро, а быстрые роды, как известно, могут привести к смещению шейных позвонков. И тем не менее выбор, стоящий перед нами, таков: рождаться или не рождаться.
Примем во внимание и то экономическое давление, которое будет испытывать Россия со стороны глобальных процессов, а в них она включена еще очень слабо.
Посмотрите, как нынешняя элита описывает взаимоотношения России с миром. Это, с одной стороны, отношения осажденной крепости с осаждающей ее ордой, а с другой стороны, как говорит Владислав Сурков, отношения с нашими конкурентами на политическом рынке, где соперничают государства. Тут очевидна логическая несообразность: глобальная экономика не предполагает конкуренции между державами, она предполагает конкуренцию лишь между производителями; идея державы в глобализирующемся мире вообще утрачивает какую-либо определенность. Нельзя быть конкурентом на мировом политическом рынке, если вы участник глобализации.
Даже метафора державы как единой мегакорпорации в данном случае не срабатывает: метафора эта заимствована из индустриальной эпохи и неприменима к глобализованному постиндустриальному обществу. Надо отдавать себе ясный отчет в том, что мы в него еще не вошли. Ведь даже Газпром – единственная российская компания, имеющая транснациональное распространение и стремящаяся позиционировать себя в качестве транснациональной, таковой не является. Это – национальная корпорация, действующая в транснациональных масштабах. Корпорация, еще не вошедшая в глобализацию.
Возможно, что такой разрыв между желаемым и действительным и определяет многие удивительные особенности мировоззрения российского правящего класса. В России все перепутано, и ее элиты не понимают, что значит быть полноценным участником глобализации. Более того, они не знают, что необходимо делать, чтобы изменить ситуацию.
Впрочем, Америка и Запад в целом еще хуже представляют, что им делать с Россией, чем Россия представляет, что ей делать с самой собой. В этом смысле в советские времена было больше определенности. Например, ядерные боеголовки, направленные СССР и США друг на друга, были нужны для взаимного сдерживания. А зачем они нужны сегодня? Политики Запада не могут понять, что для них предпочтительней: инкорпорировать Россию в западное сообщество или изолировать ее. И, на всякий случай, не делают ничего. Забавно, что Путин говорит сегодня об отношениях России с Европой, слово в слово повторяя то, что говорил Ходорковский в 2002 году. Но подобно тому, как у Ходорковского в те годы попытки выйти на глобальные рынки через Америку закончились ничем, так и у Путина из этого ничего не получится. Как в политике, так и в экономике России пока можно наблюдать лишь имитацию современных форм.
Конечно, жизнь идет своим путем. Главная
