ее душит. Она бьется, пытается глотнуть воздуха, теряет сознание. Тогда он развязывает ее ноги, переворачивает, опять связывает. И ждет, пока она снова придет в себя, чтоб почувствовала, как он насилует ее через анальное отверстие. Какой смысл, если она без сознания? Он же хочет причинить ей боль, ему только того и нужно. Может, он на этом кайф ловит. На ее боли, борьбе, мольбе…
– Ты какая-то бледная. – Моррис коснулся ее руки. – Давай прервемся, тебе надо сесть.
Ева покачала головой и стряхнула его руку. Она выдержит и дойдет до конца. Воображая муки Дины, она заново переживала и свое прошлое. Она провела по лбу холодной банкой пепси.
– А потом что он делает, когда кончил столько раз, сколько хотел, а она лежит, дрожа от страха и отвращения или мысленно уйдя в какое-то место, куда ему доступа нет, где она не чувствует боли? Он берет подушку и начинает этой подушкой ее душить, держит ее, прижимает к матрасу, душит, пока она опять не лишается чувств. И тогда он может снова ее перевернуть и снова связать. Он ее обрабатывал часов восемь, не меньше, полный рабочий день. Значит, иногда устраивал перерыв, давал ей полежать, пока у него опять встанет.
Может быть, он пообещал ее отпустить, если она скажет ему пароль для прохода в техпомещение. Но я думаю, он об этом заранее позаботился. В любом случае времени у него полно. Она не могла не спросить: за что, за что, за что он все это с ней проделывает? И он ей ответил, он ей все подробно объяснил. Он ведь собирался ее убить и объяснил ей, за что.
– За что? – тихо спросил Моррис, не сводя с Евы глаз.
– Не знаю. Пока не знаю. Но он наверняка ей все рассказал, чтоб не думала, будто он ее хочет. Не потому, что она ему нравится. Раз уж он продержался так долго, раз уж приложил столько усилий, чтобы причинить ей физическую боль снова и снова, неужели он не захочет помучить ее еще и нравственно? Сломать ее, сломить, уничтожить. Медленно, дюйм за дюймом. Мало того что он творит с ее телом, с ее разумом, с ее душой, он непременно захочет дать ей понять, что она ничего не значит. Водил ее куда-то, держал за руку, разыгрывал из себя застенчивого парня. Заставил почувствовать себя наивной дурочкой. А что? Лишнее преимущество никогда не помешает.
Ева сумела удержать ровное дыхание, хотя кровь молотом стучала у нее в голове.
– Маска сброшена, в ней больше нет необходимости. Он хочет, чтобы она видела его, чувствовала, как он входит в нее, как ее насилует, что пронзает ее снова и снова и рвет на части. Молодая здоровая девушка, сильная, спортивная, значит, он может растянуть это на много часов. До той самой минуты, когда она в последний раз посмотрела ему в глаза, а он в последний раз взял ее за горло и начал душить. Только на этот раз уже до конца.
Ева отступила на шаг. Ее била внутренняя дрожь, она сделала большой глоток неприятно потеплевшей пепси-колы.
– Он оставил наручники. Полицейские наручники. Стандартные. Он развязал ей ноги, но руки оставил скованными. Это знак ее отцу. Еще один удар в живот. Дело
