style="font-size:15px;"> колет сердце по ночам.
Но закрой глаза плотнее,
отвори мечте тропу...
Едут конные евреи
по ковыльному степу...
Бьет колесами тачанка,
конь играет, как дельфин;
а жена моя – гречанка!
Циля Глезер из Афин!
Цилин предок – не забудь! —
он служил в аптеке.
Он прошел великий путь
из евреев в греки...
Дома ждет меня жена;
плача, варит курицу.
Украинская страна,
жмеринская улица...
Так пускай звенит посуда,
разлетаются года,
потому что будут, будут,
будут битвы – таки да!..
Будет пыльная дорога
по дымящейся земле,
с красным флагом синагога
в белокаменном селе.
Дилетант и бабник Мойше
барабан ударит в грудь;
будет все! И даже больше
на немножечко чуть-чуть...
МОНТИГОМО
НЕИСТРЕБИМЫЙ КОГАН
На берегах Амазонки в середине нашего века было обнаружено племя дикарей, говорящих на семитском диалекте. Их туземной жизни посвящается поэма.
Идут высокие мужчины,
по ветру бороды развеяв;
тут первобытная община
доисторических евреев.
Законы джунглей, лес и небо,
насквозь прозрачная река...
Они уже не сеют хлеба
и не фотографы пока.
Они стреляют фиш из лука
и фаршируют, не спеша;
а к синагоге из бамбука
пристройка есть – из камыша.
И в ней живет – без жен и страха —
религиозный гарнизон:
Шапиро – жрец, Гуревич – знахарь
и дряхлый резник Либензон.
Его повсюду кормят, любят —
он платит службой и добром:
младенцам кончики он рубит
большим гранитным топором.
И жены их уже не знают,
свой издавая первый крик,
что слишком длинно обрубает
глухой завистливый старик...
Они селились берегами
вдали от сумрака лиан,
где бродит вепрь – свинья с рогами, —
и стонут самки обезьян.
Где конуса клопов-термитов,
белеют кости беглых коз,
и дикари-антисемиты
едят евреев и стрекоз.
Где горы Анды, словно Альпы,
большая надпись черным углем:
«Евреи! Тут снимают скальпы!
Не заходите в эти джунгли!»
Но
