в наступление пошла, а вы курень строите!
– Наступать нам, Миша, далеко…
Шолохов, уловив в голосе Бусыгина неожиданно прорвавшуюся тоску, посерьезнел, кивнул.
– Это ты верно… Дорожка не близкая!
Фадеев между тем здоровался с нашими армейскими писателями и журналистами:
– Здравствуй, Гриша3, здравствуйте, Александр Палыч…4 Как живется литературе на солдатских харчах?
В это время работник политотдела, сопровождавший гостей, приложил к фуражке руку:
– Разрешите напомнить насчет пленных. Их сейчас допрашивают…
Фадеев махнул рукой:
– Мы их уже с Евгением видели у артиллеристов…
– Выходит, я отстал? – Шолохов улыбнулся. – Ну что ж, пойдем поглядим…
Пленных допрашивали метрах в пятидесяти от нас, на крохотной полянке, притаившейся среди густой сосновой поросли. Около палатки, растянутой веревками, за квадратным столиком на одной ножке сидел, перебирая листки бумаги, смуглый, цыгановатый капитан. Рядом с ним примостился молоденький, с девичьим, во всю щеку, румянцем, лейтенант-переводчик, не раз приносивший к нам в редакцию свои стихи.
– Сидите, сидите! – Михаил Александрович поморщился и недовольно замахал рукой, когда и капитан, и переводчик вскочили, уставясь на него удивленными и радостными одновременно глазами. – Продолжай, капитан! – уже более строго сказал Шолохов, усаживаясь у самой палатки на перевернутый ящик.
Пленные, до этого сидевшие перед столиком на траве, тоже вскочили и стояли теперь вытянувшись, отведя назад плечи, и переводили взгляд с капитана на Шолохова и обратно. Впрочем, стояли только двое, третий – широкоплечий, рослый, с гладко зачесанными назад мокрыми волосами офицер в черном мундире – продолжал сидеть, опираясь одной рукой о землю, и равнодушно жевал травинку.
– Силен! – вглядываясь в него прищуренными глазами и весь подавшись вперед, словно про себя произнес Михаил Александрович. – «Чистая кровь»?
– Так точно! – Капитан сел за столик. – Член национал-социалистической партии с тридцать четвертого года. Его повязали свои же солдаты…
– Что рассказывает?
– Молчит…
– Что будете делать с ним?
– Отправляем в Москву.
– А эти?
– Эти ничего… Говорят так, что не успеваем записывать… Желаете задать вопросы?
– Кто они?
– Вот этот… – Капитан перелистал тоненькую ученическую тетрадку и, не поднимая глаз, ткнул карандашом в стоявшего чуть впереди высокого, худощавого, с выпяченной грудью пленного: – Обер-ефрейтор Вернер Гольдкамп. Говорит, по профессии – спортсмен, на лодочной станции работал…
Обер-ефрейтор, услышав свою фамилию, еще больше оттянул назад плечи и бодро щелкнул каблуками. Михаил Александрович осмотрел его
