возвращения в дом священника.
Кэмпбелл
После назначения в полицию Стаффордшира два года назад инспектор Кэмпбелл несколько раз встречался с капитаном Энсоном, но еще ни разу не был вызван в Грин-Холл. Дом главного констебля находился на самой окраине города среди заливных лугов на противоположном берегу реки Coy и, по слухам, был самым большим между Стаффордом и Шагборо. Шагая по гравию подъездной дороги, ответвлявшейся от Личфилд-роуд, Кэмпбелл глядел на постепенно открывающийся взгляду Грин-Холл и прикидывал, насколько же большим должен быть дом в Шагборо. Та резиденция принадлежала старшему брату капитана Энсона. Старший констебль как второй сын вынужден был довольствоваться этим скромным выкрашенным белой краской домом высотой в три этажа, с семью-восемью окнами по фасаду, с внушающим трепет портиком, поддерживаемым четырьмя колоннами. Справа была терраса, а сбоку от нее утопленный розарий, а за розарием – беседка и теннисные корты.
Кэмпбелл воспринял все это, не замедляя шага. Когда горничная открыла ему дверь, он попытался отключить природно-профессиональные привычки: определять на взгляд наиболее вероятные доходы владельца и его честность, а также запоминать предметы, способные соблазнить вора – или, возможно, уже соблазнившие. Но и подавив любопытство, он тем не менее воспринял полированное красное дерево, белые панели стен, впечатляющую подставку для тростей и зонтов, а также справа от себя – лестницу с необычно изогнутыми балясинами.
Его проводили в комнату слева от входной двери, кабинет Энсона, судя по ее виду: два высоких кожаных кресла по сторонам камина, а над ним торчащая голова лося… или оленя, в любом случае – кого-то рогатого. Кэмпбелл не охотился, да никогда и не хотел. Он был бирмингемцем и с большим нежеланием попросил о переводе, когда его жене приелся большой город и она затосковала о неторопливости и просторе своего детства. Всего пятнадцать миль, но Кэмпбелл оказался словно изгнанным в чужую страну. Местная знать тебя игнорирует, фермеры держатся особняком, шахтеры и плавильщики – грубый сброд даже по трущобным меркам. Смутные представления о романтичности сельской глуши стремительно угасли. А полицию здешние люди не терпели словно бы даже больше, чем горожане. Он потерял счет случаям, когда его заставляли чувствовать себя лишним. Преступление могло быть совершено, и о нем даже сообщили, но пострадавшие умели дать вам понять, что предпочитают собственное понятие о правосудии тому, которое может обеспечить инспектор, чей костюм-тройка и шляпа-котелок все еще разят Бирмингемом.
В кабинет бодро влетел Энсон, пожал руку своему посетителю и усадил его. Маленький, плотный, лет сорока пяти, в двубортном костюме и с аккуратнейшими усами, какие только доводилось видеть Кэмпбеллу: их стороны выглядели прямым продолжением его носа, и вместе они заполняли треугольность его верхней губы с такой точностью, будто были куплены по каталогу после тщательнейших
