мглистом асфальте закружится странник ненастныйволчок и надежда, волчок и надежда и вот
сиреневый дым раскрывает дрожащие пасти
и будет проглочен в туманы сейчас идиот
Ах, он повернет, повернет еще вяло
и вот как бы не было, как бы его уже нет
закутает воздух-воздýх и облак махнет одеялом
земля его гроб и весна ему волчий обед.
«Мир движется. Он снялся. На колеса…»
Мир движется. Он снялся. На колеса
налипла световая желтизна
не знают отдыха промасленные косы
рельс, не знают сна
Запрели листья под бисквитом снега
и день – зола, да и земля – подзол
уйду в бега. Не остановишь бега.
И это не тягчайшее из зол.
«На голове твоей стая птиц…»
На голове твоей стая птиц
и сама ты как сотня лисиц
и ноги твои, смеясь, летят
разбрызгиваясь на всех путях
твои глаза – я сказал – огромны
белы белки удален зрачок
над очагом горла дрожит язычок
и только руки твои бездомны.
«Комками розовыми воздух нашпигован…»
Комками розовыми воздух нашпигован
сглотнешь простор – и кажется, что мышь
мы одиноки. Что ты все молчишь?
Да я кричу – попробуй-ка услышь другого
Забавнейший какой простор
рассеянная в поле перебранка
затеянная кем-то спозаранку
да масляно чирикнувший затвор
«Прекрасный город ночью восстает…»
Прекрасный город ночью восстает
из выгребных подробностей Москвы
и неустанный вдаль стремится пешеход
и рыкают из подворотен львы
Прекрасный человек вот мир тебе и град
но за горами Рим. туда ль стремятся ноги
иль только жадному движению дороги
ты так безудержно бесчеловечно рад?
«Слоистый мир, что сквозь меня прошел…»
Слоистый мир, что сквозь меня прошел,
он и печален и туманен,
но светится в нем каждый камень
и грудь деревьев – желтый ореол
решающее слово – одному
боль не вернуть, она вдали трепещет
на крылья зыбкие нанизывая вещи
ненужные непостижимые уму.
Рождественские терцины
…И я вошел в набитый праздником квартал.
Разносчик нечистот меня окликнул строго:
откуда и туда ли я попал.
Но я безмолвно пересек дорогу,
от пят до головы подвижная мишень
для всех от моего до твоего порога.
Тем временем аляповатый день
по-своему окрасил бок слоновый
дома, и солнечным плевком отерши тень
утреннюю, чищенной подковой
дом засиял, густея у двери
отеками небесной крови.
Плюгавые ершились фонари,
и каждый грузовик старался быстрым
