нерешительности возле своего Поля Смерти…
Если человеку надавить большим пальцем на крыло носа, он волей-неволей повернет голову. Если у вас при этом в руке зажат нож, то противник сделает это быстрее, инстинктивно убирая лицо подальше от клинка, находящегося в опасной близости от глаза. В реакции на такое воздействие дампский шаман оказался очень похож на человека. После чего я потратил еще мгновение на то, чтобы зайти за спину дампа и приставить лезвие к его горлу.
– Стоять!!!
Я не особо надеялся, что мой рев остановит толпу, но чудо произошло. Видимо, шаман, танцующий с Полем Смерти, пользовался у этой шайки большим уважением.
– Стоять! – повторил я на всякий случай.
– Фтойте, – продублировал меня слегка придушенный служитель культа.
Интересно, почему они шепелявят? Пасть подгнила или тряпки мешают нормально говорить?
– Фего тебе нуфно?
– Поговорить, – ответил я. – А еще желательно, чтобы ты отогнал своих уродов подальше.
Шаман оказался сговорчивым и понятливым. Повинуясь его жесту, толпа послушно подалась назад и застыла метрах в пяти от нас. Я даже почувствовал некоторое уважение к дампу, несмотря на то что несло от него как из выгребной ямы. Одна-единственная отмашка – и народ послушно замер по стойке смирно. Впечатляет.
– Фего ты фочешь?
– Я хочу знать, почему в отряде, который вечером шел на юг, было только шесть дампов, – произнес я в то место на вонючей башке, где положено быть уху. – И куда делся второй арбалетчик?
– Ф фепте было фемь фоиноф. Обычай свяфенен. Фоинов не мофет быть больфе или меньфе феми.
«Фепт? Или „септ“? Хрен разберешь, что он там бормочет, но все-таки вроде как „септ“. Кажется, семь по латыни – „септем“. Ну да, всё сходится. „Сентябрь“ по английски „септембер“, седьмой месяц древнеримского календаря…»
Вот так всегда. В самые заковыристые моменты моей жизни из подсознания лезет абсолютно ненужная информация. Какая мне разница, как назывался в Италии сентябрь за полтораста лет до нашей эры? Особенно сейчас…
– Куда делся этот седьмой? Я видел только шестерых…
Возможно, шаман мне бы и ответил, если б в задних рядах толпы дампов не раздался душераздирающий вопль, переходящий в предсмертный хрип.
А потом я увидел это…
В полосу света из темноты шагнул Сталк со своим страшным мечом в руках. Держал он его так же, как я совсем недавно автомат. Левая рука, окованная железом, на середине клинка. Правая обхватывает лишь верхнюю четверть длинной рукояти, лишенной гарды. Причем на конце этой рукояти болталась кровавая лилия – обрывок чьего-то пищевода, оканчивающийся лохмотьями разорванного напополам желудка. Понятно. Вспорол клинком грудь и брюшину, а потом фигурным навершием вырвал внутренности. Не необходимости ради, а лишь устрашения для.
Но
