в кукурузу и пошла прогревать старую «восьмерку» (хорошо бы завелась), чтобы погрузиться в очередную пробку. Вопрос Москве, почему в ней та-аакие пробки, задавать не стала. Ответы не отличались разнообразием. «Вот и езжай к себе в Мухосранск, у вас-то небось пробок там нет!» – скажет большая, строгая и циничная Москва (надо же как-то защищаться).
Пробок у них действительно не было, и Кира бы уехала, только куда и к кому?
В Москву ее позвала Лерка, лучшая подруга, гидроперитная пережженная блондинка, дородная, разбитная, наглая деваха, боеголовка на низком старте. Со стрелками в пол-лица, с помадой и красным маникюром, она почему-то ужасно любила тихую Киру, дружила с ней со школы и с тех пор, как они вместе сели в первом классе за одну парту, так ее и опекала. Списывала у Киры, правда, все время, но при этом учила ее жизни, защищала от нападок внешнего мира и даже познакомила с парнем, тихим Васей, которого Кира не любила, но встречалась с ним, чтобы не выделяться. В провинциальном маленьком городке это не приветствовалось. И так она слыла белой вороной, девицей замкнутой и отстраненной. «Больно умная ты, Коровина (эта фамилия больше подошла бы Лерке, но сложилось по-другому), задавака. Больше всех надо, что ли?» Кира и вправду не знала, о чем говорить с девочками, главная цель которых была – удачно выйти замуж. У Лерки тоже имелась цель, но с размахом.
– Мы с тобой, Кирка, поедем в Москву. А эти дуры пусть разбирают местный неликвид. Главное, держись меня, и все будет! Одна-то пропадешь, тетеха!
После школы обе девчонки устроились работать продавщицами. Лерка по призванию, Кира по нужде. Родители постоянно скандалили. Отец выпивал всегда, но раньше хотя бы подрабатывал грузчиком, а потом запил по-серьезному. Мама работала в библиотеке, получала копейки, а иногда вообще ничего. Кире самой нужно было зарабатывать себе на жизнь.
Все получилось как в сериале. После очередной пьяной ссоры с битьем посуды и зуботычинами мама, размазывая по лицу слезы, неожиданно сказала ей на кухне:
– Знаешь, Кира, а ведь Коровин не твой отец. Взял меня напором, ухаживал красиво и с тобой, чужим ребенком в животе, принял. На себя записал, удочерил. Потом, правда, всю жизнь попрекал. А я все боялась, что люди скажут. Вот и согласилась. Настоящий твой отец из Москвы, художник. Дементий Лавров. Приехал сюда на лето, дом снял, писал пейзажи. Я любила его очень. А потом лето кончилось, и все.
– А про меня он знает?
– Я уже на втором месяце была, когда он уехал. Обещал вернуться.
«Значит, я Дементьевна. И Лаврова», – только подумала тогда Кира. Слова матери не стали для нее откровением. Она всегда чувствовала что-то подобное. И она очень любила рисовать.
Вместе с отчимом жить было уже невыносимо. «Уеду, – решила она. – Во что бы то ни стало, маме буду посылать денег, а как устроюсь, к себе ее заберу».
Они жили в маленькой квартире на первом этаже деревянного дома, с отдельным входом и крошечным палисадником. Раньше мама сажала здесь цветы, и под яблоней стоял
