посвятив его огромной группе мышевидных грызунов, отдавших жизнь во имя науки, вероятнее всего был невежей, в тонкости анатомии не вникал, и грызуны для него были все на одно лицо.
На этом, пожалуй, я закончу короткую лекцию о пасюках и перейду к рассказу о своей жизни, которая началась в тот день, когда моя мать двадцать пять лет назад принесла многочисленный по всем меркам науки для первого раза приплод. Я была тринадцатой.
– Расскажите о доме, в котором прошла ваша жизнь, – Путейцев ненавязчиво продолжал допрос, отмечая про себя, что и рассказ крысы, и сама она увлекает его всё больше и больше.
Образы неожиданно стали оживать один за другим, дух старого деревянного дома с остатками прежней каменной облицовки на стенах заполнил маленькую допросную комнату, и Путейцев вместе со своей собеседницей оказался на окраине Катинска.
– Я живу в этом старом, повидавшем многое на своём веку доме уже четверть столетия. Скажете, что крысы не живут так долго, и будете правы. Мать моя не прожила и года, а её первые малыши и месяца. Вот здесь, в углу кладовки, лежат их мумии. Не нужно кривить нос и закатывать к небу глаза! И «фу, какая гадость!» тоже говорить не нужно. Мумии лежат ровными рядочками на полочке ни много ни мало, а двадцать пять лет. Ничего удивительного! В этом странном доме, не похожем на другие дома, хранят всё, даже мумии крыс!
Грустно и больно вспоминать о том, что произошло за эти годы, и тем более рассказывать об этом. И тем не менее я попытаюсь вспомнить всё до мельчайших подробностей.
Родственники мои передохли, словно мухи от дихлофоса, в этом чудовищном доме с ужасающим интерьером и выворачивающими нутро наизнанку запахами старости, одиночества и психического расстройства. Как его там называют медики? Синдром Плюшкина? Синдром, так синдром. Пришлось мне, не лишённой, как мне кажется, здравого рассудка, с этим синдромом сожительствовать многие годы. И с его обладателями тоже. За двадцать пять лет я ко многому привыкла и со многим смирилась. Уйти предлагаете? Можно было, конечно, и уйти. Но нужно было принимать такое решение с самого начала. Теперь уже поздно. Да и куда мне идти? Ведь это и мой дом тоже.
Вернее, это – мой дом со всем его содержимым и этой запутанной историей, единственной хранительницей которой я теперь являюсь.
Так вот. Кто на самом деле дал мне это имя Терезия, так и остаётся загадкой. Влад или его мать, дух которой вот уже лет пятнадцать бродит по дому, шаркая стоптанными и изношенными до дыр тапками, и не оставляет его. Скорее всего мать…
Да, да, все началось именно с этой старой маразматички Марфы Петровны, решившей в свои сто с лишним лет покинуть наш грешный мир. Устала ли она шаркать стоптанными, изношенными до дыр тапками, или на это была какая-то другая причина, мне неведомо. Только однажды надумала она умереть.
