подошли к Ленинграду.
Длинный эшелон почти прошёл, когда по железнодорожному пути за ним в обратном направлении двинулся другой поезд. Уже полностью рассвело, и железнодорожники спешили как можно быстрее увести составы подальше от станции. Совсем скоро здесь могла появиться немецкая авиация.
Тем временем на небольшом ровном участке станционной площади у обоза с ранеными, ожидавшими прибытия санитарного поезда, проходило построение новоприбывшего подразделения. Курсанты пехотного училища в новеньких шинелях и сапогах, спросонья толкая друг друга, выпрыгивали из теплушек, кучковались, закуривая.
Послышались команды: «Первый взвод, второй взвод, становись! Равняйсь, смирно». Под скрип вагонных колёс замполит оглашал хорошо знакомый Николаю приказ номер 227 «Ни шагу назад». Этот приказ уже больше месяца зачитывали прибывающему пополнению, хотя на данном участке фронта немцы не наступали, они почти год стояли в глухой обороне, все попытки прорвать блокаду Ленинграда со стороны Волховского фронта заканчивались неудачно.
Политработник чеканил текст наизусть, изредка подглядывая в тетрадь.
После слов «Немцы не так сильны, как это кажется паникерам. Они напрягают последние силы» раздался громкий хриплый булькающий смех.
Комиссар замолчал. Все взоры обратились на источник безумного хохота. Смеялся пожилой боец без знаков отличия. Его слегка свисающие с санитарной телеги ноги были ампутированы ниже колен. На плотно обмотанных белыми бинтами культях проступала кровь.
Курсанты молча рассматривали искалеченную жертву войны, которая была для них теперь так рядом.
Солдат продолжал смеяться, по его щекам текли слёзы. На лице политработника, который и не такое видал, заиграли желваки.
– Молчать! – закричал он.
Инвалид смолк.
В отличие от впавших в ступор курсантов, Иванов прекрасно понимал, что это был не смех ужаса и отчаяния. Это была искренняя радость. Боец смеялся, потому что знал, что больше никогда не вернётся в этот ад – штурмовать хорошо подготовленную и пристреленную оборону противника – пусть и без ног, но он будет жить вдали от этой мясорубки, постоянно потребляющей тысячи человеческих жизней.
Последний вагон эшелона прошёл мимо переезда, и Иванов дал полный газ, мотоцикл, подпрыгивая, пересёк многочисленные рельсы узловой станции и выехал на более-менее ровную дорогу.
Тёплый ветер приятно обдувал лицо, утреннее солнце прерывисто слепило глаза, пробиваясь сквозь колышущиеся кроны деревьев, в воздухе кружились первые осенние листья.
Лесной участок дороги был плохо виден с самолётов, поэтому покрытие было почти без ям.
«Так бы ехал и ехал по этой дороге, чтоб она никогда не кончалась, – думал Иванов, – и, конечно, не в сторону фронта, а в обратную, или лучше, чтоб его вообще не было, не смогут же они сидеть
