волосами.
Кухарки, расправляя смятые фартуки и закатывая рукава одинаковых платьев сочно-бурого цвета, молча ожидали, когда же Муасси наконец скажет, чем им заниматься.
Маленький поваренок с хитрющими глазенками и вздернутым носом, поднятый ни свет, ни заря, переминался с ноги на ногу. От нечего делать он жевал кончик собственного колпака и шарил глазами по полкам с корзинами.
Муасси вздыхал и сокрушался. Воспользовавшись ситуацией, поваренок потихоньку боком приблизился к полке с припасами и, быстро засунув ловкую руку под тряпицу, прикрывающую корзинку, стащил печенье.
Гийом с невозмутимым спокойствием относился к стенаниям Муасси, будто сам был сеньором. Испокон веков служивший графу и в прошлом сопровождавший его во всех военных кампаниях, седовласый и постаревший, не утративший, однако, выправки и дисциплинированности, Гийом значился у графа на особом счету. Он отличался спокойным и рассудительным нравом. Стратег и умелый распорядитель, он поддерживал в замке порядок, как в боевом лагере, где вольности, неряшливость и безделье неуместны. И слуги, и воины – все подчинялись ему, как самому господину.
Наконец Луиза решилась и заглянула на кухню. Слава всем святым! Гийом стоял к ней спиной. Спешно проскользнув мимо, она как тень понеслась дальше.
Муасси набрал было в легкие побольше воздуха для очередной партии стенаний, но встретился с Гийомом взглядом и понял, что представление пора заканчивать. Удрученно вздохнув, он напустил на себя строгий вид. И вскоре работа закипела вместе с бульонами и соусами.
А возле графских конюшен, сломя голову и путаясь под ногами у конюхов по разбросанной соломе, носились куры, присоединяясь к всеобщему движению, охватившему старый замок. За курами с растрепанными волосами, выбившимися из-под чепца, гонялась кухарка, рассылая страшные проклятья в адрес всех кур вместе и каждой из них в отдельности. Конюхи, задавая корму коням, наблюдали эту сцену и зубоскалили, щетиня бороды.
Луиза, запыхавшись, влетела внутрь. Выдраенная не хуже господских покоев, большая и просторная, конюшня пахла свежим сеном и лошадьми.
– Оседлай мне Ральфа, – приказала Луиза первому попавшемуся конюху. – Живо!
Тот побежал за седлом и уздечкой, а Луиза помчалась к стойлу Ральфа.
Гордость Арманьяков – изящные иноходцы, северные тяжеловесы и даже арабские скакуны, окунув морды в кормушки, сосредоточенно хрустели овсом. Завидев молодую хозяйку, они отрывались от кормежки, пытаясь дотянуться и ухватить ее за рукав своими мягкими, словно бархатными губами. Луиза поглаживала шелковистые блестящие гривы и нежно разговаривала с лошадьми. Они поводили ушами, принюхивались, изгибая ноздри, ржали и глядели на нее влажными большими глазами.
На ее голос из одного стойла вышел младший брат Луизы Жан. Он седлал молодого жеребца.
– Ты уже не спишь? – удивилась Луиза, пробегая мимо брата и на ходу чмокая его в щеку. – На тебя
