но не более его лодыжки. Только выход для старика был там, где вход, не мог он, как Василиса просто перескочить через невысокую стену лабиринта Судьбы.
– Именем своим зарекаю: нет тут дороги ни пешему, ни конному, ни пролететь и ни проползти, пока слово мое будет крепко! Быть так! – бабушка Ратибора, успев добежать до входа в западню, что-то резко бросила оземь, пошел небольшой дымок, который быстро развеялся.
Дико взревев, дед Пахом прорычал из центра лаби-ринта, зло постукивая своим посохом оземь:
– Нет тебе больше дороги в мой лес! Нет… – тут он осекся и уставился в гущу деревьев, практически в то же место, где хотел уйти с поляны. И ему слабым дуновением ветра донеслось удивленное: «Твой лес?!» Отчего Пахом, как подкошенный, сел в центре лабиринта и жалобно заскулил, словно побитая дворняга.
Василиса тоже обернулась в ту сторону, будто и она услышала. Ей показалось, что за деревьями медленно скрылась тень, похожая на большого черного медведя.
Туман стал густеть, как будто чьё-то войско окружило поляну.
***
– Ратиборчик, миленький мой, ну очнись, – это было первое, что услышал мальчик, когда начал приходить в себя.
– Мы еще живы?
– Наконец-то, – Берегиня засияла и начала утирать свои слезы. – Ты уже долго так лежишь, что я перепугалась за тебя.
Ратибор медленно сел, покачав головой, осмотрелся: тот же темный лес, только почему-то все деревья вокруг них были обуглены, тлели головешки и кое-где еще догорали маленькие языки пламени, слабо освещая место недавнего боя.
– Что случилось?
– Когда Аука кинулся на тебя, твой оберег залился светом, а потом как шандарахнуло, – она показала рукой на тлеющие деревья вокруг. – И вот что вышло.
– Ты-то цела? – мальчик осмотрел её с ног до головы.
– Я-то да, меня отбросило в кусты. Ты спалил часть леса. Зато теперь нам опять открыта тропа, – русалка указала в сторону исчезнувшей преграды. Сейчас в том месте густел темнотой проход.
– Кто на нас напал?
– Это был Аука – мелкий лесной дух из подручных Лешего. Даже я сильнее его, но почему-то не справилась, – девочка провела рукой около глаза, будто бы утерла слезу.
– Никогда не думал, что русалки умеют плакать.
– Нет, не умеем. Наплакались в прошлой жизни. Зато смеемся всласть. Обычно это последнее, что слышат живые, – она смотрела на него виновато. – Чем дольше я с тобой провожу времени, тем больше человеческого во мне просыпается и тем слабее я станов-люсь в Нави.
– Так, значит, я тебе для этого? – Ратибор вскочил, но ойкнул и присел обратно – закружилась голова.
– Нет, ты что? Ты единственный друг за все время моего существования в Нави, а прежней своей жизни я и не помню.
Они сидели, молча держась за руки. Ратибор еще многое хотел спросить у Берегини, но никак не решался.
– Нужно идти, сейчас на
