«черного передела» без надлежащей организации, предвидя возможность конфликтов между самими крестьянами при дележе, крестьяне до поры до времени выражали готовность ждать Учредительного собрания. Понемногу эта готовность ждать сменялась проявлениями нетерпения.
Что же касается неотложного вопроса: война или мир? – то в этом отношении народные массы были вполне единодушны. Воевать больше никто не хотел, все ждали скорого мира. И больше всех жаждали мира – солдаты.
Мне пришлось наглядно ознакомиться с теми противоречиями, которые существовали, с одной стороны, в солдатской массе и, с другой стороны, в офицерской среде.
Я принимал участие в двух больших митингах, организованных в начале марта и посвященных этому важному вопросу.
Один из них был устроен в одном из больших кинематографов Петрограда.
Присутствовали почти исключительно рабочие и солдаты. Два члена Совета рабочих и солдатских депутатов[34], очевидно, из состава его правого крыла, стоявшего за продолжение войны, просили меня выступить и дать мотивировку необходимости продолжать войну с военной и экономической точки зрения.
Если мои доказательства того, что мы действительно близки к конечной победе союзников над немцами, и мои рассуждения о выгодах победоносного завершения войны и были выслушаны со вниманием, то выступление в целом никакого успеха не имело.
Собравшиеся хотели не войны, какие бы преимущества она им ни сулила, а мира во что бы то ни стало. Речь сменившего меня на трибуне оратора, требовавшего немедленного мира, была покрыта дружными, долго не смолкавшими аплодисментами.
Второй митинг носил совсем другой характер. Он происходил в Офицерском собрании Армии и Флота и собрал человек 500 офицеров и несколько военных врачей. Я председательствовал на этом митинге.
За мир не высказался никто. Все были охвачены патриотизмом, может быть, ложно понятым, но несомненно искренним.
Собравшимся в этой зале молодежи и зрелым людям немедленный мир при утрате значительной части территории, после ряда поражений и при наметившемся переломе в нашу пользу на фронте представлялся унизительным миром побежденной России с победоносной Германией, и их национальная гордость не позволяла им мириться с этим.
Большинству этих людей продолжение войны никаких выгод принести не могло, а потому сознание того, что они могут почитаться наймитами крупного капитала и пособниками иностранного империализма, им не могло прийти в голову. Если они выражали готовность лить кровь за Родину, то делали это, конечно, исключительно под влиянием представлений, привитых им смолоду.
Мне хорошо памятна речь одного молодого офицера, раненного и собиравшегося вновь ехать на фронт.
Ему были брошены при каких-то обстоятельствах упреки в служении интересам, чуждым народу, руководствуясь лишь личной выгодой.
