ь с кровати. Одной рукой я что есть силы давил на висок, грозящий взорваться изнутри, другой держал сигарету и смотрел на изъеденную старостью стену, напротив. Мое фото, двадцатипятилетней давности – карапуз, лежит на животе, и широко открыв рот, заливисто смеется, тряся в руке игрушечного попугая. Два пигментных пятна на обоях – раньше там тоже были какие-то фотографии, отшелушившиеся чешуйки времени. Старенькая плазма на стене и тумбочка с синей, холодно смотрящей, бутылкой вина, целиком забитой окурками. У взрослых свои копилки. Сейчас рядом с ней стояли два бокала, раньше бы там скорее были просто две бутылки.
Состояние близкое к сперматоксикозу мыслями, а у мозга, тотальная, безнадёжная импотенция, и ничто вокруг не вызывает и намеков на стояк, чтобы хоть как-то привести в порядок всю эту кашу. Нет, у меня была пара хороших знакомых, но все они были далеко, а переписка и прочее – сплошной онанизм, ни чувств, ни эмоций, ни взгляда. Все в конечном итоге начинается со взгляда.
Сколько я проспал, час, два? Промозглое утро, осень истерит за окном. Нити дождя плетью бьются о стекло. Нити, да я думал тогда о нитях. Все мы не что иное, как клубки ниток, которые катятся и, распускаясь, оставляют за собой петляющий след. Иногда нити разных клубков переплетаются и завязываются в узелки, иногда нити одного клубка наматываются на другой, иногда сплетаются в красивый узор. Мое кружево, однако, напоминало какой-то штопаный…ну вы поняли. Вроде бы и целая пряжа, но каждая петелька сулила обернуться сплошными проблемами. Свою нить в этом переплетении отыскать уже не представлялось возможным, и, волоча за спиной весь этот ворох обрывков, я продолжал катиться вперед. Странные просветления в уме для шести утра воскресенья. Просветление ведет к пониманию, понимание лишает интереса. А интересовало меня, например, имя владелицы копны черных волос на соседней подушке.
– Нити, нити, – пробубнил я, смотря в окно, провожая взглядом завиток дыма сигареты.
– Не тянуть с чем? – отозвалась сонным голосом, приподнимаясь на локте, еще одна ниточка в моем клубке.
Волосы падают на лицо. Чистый шелк, окутывающий грязные мысли. Она поежилась, свернулась калачиком и снова закуталась в одеяло, так что выглядывали только огромные глаза и кончик носа. В сумраке комнаты не разобрать черт лица. Ощущение, что трахнул фоторобот.
– Доброе утро, думаю, наступил психологический момент для кофе, как думаешь?
– Я не говорила тебе, как меня зовут, можешь не вилять.
– И не думал. Романтика анонимности всегда берет верх.
Заминка. Укоряющий, победный, но игривый взгляд.
– Верх, если не ошибаюсь, этой ночью занимала я.
Губы были под одеялом, но я видел, как улыбались глаза. Губ я уже и не помнил, а вот в глазах было что-то живое, так ребенок смотрит на новую игрушку. Непорочная, подсознательная, инстинктивная жадность. Я улыбнулся, откинул голову на подушку и зажмурил глаза.
– По-моему, ты сама так хотела?
Пауза, какая-то возня под одеялом, я почувствовал тепло ее руки.
– Отучайся от прошедшего времени.
Вкус этих слов я почувствовал уже, смотря на нее снизу-вверх.
2
Дождь закончился, утихла и головная боль, а вместе с ней и затянувшееся утро, потому что, когда я открыл глаза снова, на часах был почти полдень. На этот раз первой проснулась она и когда я повернул голову, то первое что увидел, были ее миндалевидные, как оказалось ярко голубые глаза, все с тем же блеском улыбки, но улыбки странной. Так бы, наверное, улыбался Гитлер, смотря, как сынишка первый раз опускает рычаг для подачи газа в карцер. Улыбка вкрадчивой, заботливой жестокости. Теперь улыбнулись и губы, не сообщая, однако никаких перемен в глазах, такое ощущение, верхняя и нижняя части лица у нее жили отдельно, или она научила их жить отдельно. Наконец она моргнула и сказала:
– Тук-тук.
– Кто там? – сказал я, закрывая обратно глаза, неосознанно, прячась от ее взгляда. Он мне начинал нравиться, а глаза для меня стояли в списке женских атрибутов сразу после длины ног, и удержи эти две голубые искорки мое внимание еще на минуту, как день закончится в кровати, так и не начавшись.
Она не отвечала. Я снова повторил вопрос, но ответа не последовало.
– Так ты скажешь или нет?
Небольшая пауза, я не видел, но чувствовал, как она улыбается.
– Ты ведь не открываешь входную дверь с закрытыми глазами?
– Я вообще не открываю дверь, не посмотрев в…
Осекшись, я открыл глаза и повернулся к ней.
– Ну, так кто же там?
Победоносная усмешка все еще играла на лице, но теперь и глаза, и губы и изгиб бровей и даже кончик носа, все кусочки мозаики
