в грека,
Услышав их мыслей ритм,
мельчайших сомнений тон,
В себе воссоздав микрокосм
стороннего человека —
Побыв и тем, и другим,
играя за ролью роль,
Узрев, будто в калейдоскоп,
оттенки идей и чувства,
Всем телом впитав своим
уже не чужую боль,
Как кожей второй, ощутив
их силы и дух искусства —
Средь них потеряв себя,
и вновь обретя – меж них,
Браня повороты суде′б,
скорбя о всевластье смерти,
Смирясь с небессмертьем их,
ища вослед остальных,
Подобных и точно таких,
нырнув в словес круговерти —
Найдя их – одних из всех,
просеяв, как ситом, сонм
Пустых и нелепых речей,
копиры идей и страсти,
С себя отряхнув, как пыль,
дурных повторений сон,
Искусственных чувств пелену,
окольных путей напасти.
Кто знает, а может, так
взрастишь и мир целиком —
Творя его слогом Будды,
пася кнутом Иисуса,
Мораль вознеся, как Кант,
как Чоран, пленясь концом,
Храня их своим ремеслом
от тлена и лжи искуса.
Эмилю Сиорану
Истинной причиной
пессимистических настроений
порой бывает отчаянная любовь к жизни
Чтобы умереть, нужно обладать невероятным смирением – странно, что такое смирение обнаруживают все
Эмиль Мишель Сиоран (Чо′ран)
«Горькие силлогизмы»
Мою голову сносит наотмашь мышление Чорана,
Что живее иных мертвецов холостого ума.
Сбились в стаю над книгой, крича, озарения-вороны,
И сгущается в знания свет полуночная тьма.
Пессимизм? Как могли проглядеть все его почитатели
Беспредельность добра, бесконечность желания жить?
Его смелость, и веру, и труд золотого старателя,
Его страсть в сочетанье с безумным желаньем любить?
Воля к смерти – как вызов пустому хотенью бессмертия,
Отреченье от истин – как жажда познать бытиё…
Но клеймом загорелось в среде философья поветрие:
«Пессимизма король», – и слетелось на сход вороньё.
А с печальных страниц, умирая от силы желания,
Льётся песней, рекой, водопадом мечта об ином,
Его строки безмерно полны неземным чарованием,
И на светлой надежде замешана боль о былом.
Его думы вспахали сознанье, как острые бороны,
