style="font-size:15px;"> Дымован покачнулся и сделал умоляющий жест, прося, как видно, сменить тему. Однако Тутая́, стоявший по другую сторону от Переплёта, уже говорил:
– Самолёт – хорошо. Только холодно. Сто локтей вверх – очень холодно, двести – совсем стужа, однако.
– О, вы-то знаток, господин Тутая! – закивал Шустер. – Большой путь проделали, однако, даже не знаю теперь, каким видом транспорта вас можно удивить.
– На собаках ехал, на корабле плыл, на самолёте летел, однако, – подтвердил бесхитростный Тутая, не замечая, как корёжит Дымована. – От Держивостока до Новосумбурска одним поездом, теперь другим…
– Три стихии покорили! – весело закивал Шустер. – По земле, по воде и по воздуху путь ваш пролегал. А поскольку движение паровоза обеспечивается огненным духом, можно смело сказать, что и четвёртая стихия помогает вам в долгом пути.
Дымован Огнищиевич тихо застонал. Шустер к нему подкатил, взял под локоток:
– Нездоровится, сударь? Это ничего, это скоро пройдёт. Вот поглядите на Переплёта Перегнутьевича: отчаянный домовик, можно сказать, сорвиголова, и то поначалу бледнее вас был. Про господина Тутаю и говорить нечего: в первые сутки, как его в купе завели, истукан истуканом сидел. А теперь гляньте на них! Хе-хе, куда страх подевался? Бодрые, румяные… Всё потому, что порода наша домовицкая крепкая…
– Вам ли говорить, вы-то казенной, – вяло отмахнулся Дымован, от дурноты забыв про всякие приличия.
Но Шустер не обиделся, или, по крайней мере, ловко это скрыл.
– А порода-то, порода! Наш брат кремень, всё снесёт.
– В своём доме! – упрямился, никак не желая бодриться, Дымован. – А это что? Какая-то пародия на дом… Дом на колёсах!
– И ничего, каких только домов на свете не бывает. Вот в Сент-Путенберг приедем – вы такие дома увидите – ахнете!
– Век бы их не видать…
– Вернётесь – рассказывать будете, то-то вас послушают, то-то рты пораскрывают! – сыпал Шустер. – А пока я вас, давайте, до купе провожу, прилягте, отдохните…
И Шустер увёл его, продолжая увещевать. Вот тоже выдержка!
Как бы казенные ни хорохорились, несчастный они всё-таки народ. То ли в добром доме жить, где неспешно сменяются поколения, то ли в какой-нибудь управе, где вечно всё кувырком. Так что обычно казенным не принято напоминать об их положении. Обидным это считается.
А Шустеру нипочём: ну, сболтнул больной домовик лишнее, и что? Шустер просто дальше делает свою работу…
Да что говорить, все тут в руках себя держат. Даже взгрустнулось немножко Переплёту, как он об этом подумал, потому что сам стальною выдержкой похвастать никак не мог, и вообще, ничем среди прочих делегатов не выделялся.
А ведь привык, оказалось, привык к положению знаменитости!
Только если вдуматься: чем знаменит-то был? Тем, что поперёк домовицких традиций шёл? Так и без него ходили, да как ещё! Припомнить
