ьгот нет. Не знаю, к чему это всё вспоминать, но это стало самым последним. А в остальном тоже всё было просто.
Сима казалась равнодушной и злой. Я сказал ей, что очень сильно её люблю и кое-что понял, о чём говорить не имеет смысла и чего нам всё равно не избежать, – и с самого начала не стоило даже пытаться. Я попросил Симу лишь об одном, на что она сразу же согласилась, сказав только: «Жалко мне тебя, мальчик».
______________________
Приняв пищу, я бегу к коменданту – просачиваюсь под присмотром беспристрастных камер сквозь лабиринты заборов, отделяющих безликие громады зданий от людей. Мимо циркулирующих патрулей двигаюсь шагом и на всём пути то и дело поглядываю за часами: мол, тороплюсь ужасно, а не грохнул кого-то и скрываюсь с места преступления.
Успеваю вовремя: в конце коридора зияет прямоугольник двери и излучает свет, как дверь в храм Божий. Расстояния – как раз, чтоб отдышаться.
Захожу, вяло отдав честь. Комендант – на табурете перед телевизором. По телевизору – чушь. Белая комната пуста и беспричинна ясна. Такой ясности позавидовал бы сам Господь Бог, восседающий на троне из пышных облаков и созерцающий созданный им мир. Не глядя на меня, комендант говорит безжизненно, будто сомнамбула:
– Погоду ты, видно, не слушаешь: на улице ничего интересного, а ты разгуливаешь, будто праздник. Время хоть знаешь?
– Знаю, комендант. Отпусти к медбрату: причина имеется. – Стою, стыдливо уставившись в помятые стаканчики бот.
– Сходи, раз знаешь, раз имеется, – только без бюллетеня мне не возвращайся. И не к медбрату, а в санчасть, усёк?
– Так точно, комендант! – Задираю кверху нос, сияющий доблестью взор украдкой бросаю на телевизор. По телевизору – чушь.
– Ещё бы наоборот, – завершает диалог комендант: по всему видно – более слов ронять он не намерен. Я, в экстазе повиновения, громоподобно выкрикиваю что-то торжественное, щёлкаю каблуками и освобождаю помещение. Под постоянным наблюдением, – раз столько внимания, – есть желание порисоваться. Хоть и интересуешь ты здесь только машин.
Снова в глазах плывёт, покачиваясь, коридор. В стенах вырезаны прямоугольные входы-выходы. Рядом с каждым горит зелёный либо красный индикатор – в зависимости от формы доступа. Ярко-режущий свет с потолка мешает думать. Но с опытом привыкаешь.
***
Бюллетень, за которым я направляюсь – обычная дрянная бумажка. Так, правда, документы у нас обзывать запрещено. Но, думаю, ненадолго: скоро и их выведут. Деньги-то наличные, пережиток капитализма, у нас давно отменили. Только среди людей низшего класса они ещё в обиходе. Нелегально, конечно. Народ отвыкнуть никак не может: всё бы ему продавать друг друга.
А теперь: хочешь получить что причитается – просто приложись к считывающему устройству тем местом, куда вшит носитель, хранящий личную информацию. Такие устройства везде есть и предшествуют любому действию. Валидаторами называются.
А носители вшивают всем по-разному – одного знаю, так ему в задницу встроили. Куда ни пойдет теперь – все смеются: на проходной, в столовой. А в церкви – так вообще умора: батюшка, значит, прибор достаёт – грехи считывать, а бедолага ему жопу подставляет.
Новорождённым их вшивают на восьмой день, а на месте шрама ставят эмблему организации, к которой прикреплён потенциальный рабочий. Так что больше неустроенных нет почти – только неосуществлённые.
Вот я и в санчасти, – осталось приложиться в очередной раз запястьем к красному кружку, и турникет подаст раздражающий сигнал для входа.
А в церковь, кстати, раньше интересно ходить было, по воскресеньям. Служба, бывало, часов пять шла, а то и более. Батюшка и проповеди всякие читал – всё чин чинарём проходило. А то и просто сядет с нами по-свойски на приступок да начнёт предания разные о старине рассказывать: «Жила-пила страна Россиюшка, жила да попивала, пока не настал чёрный день, когда поизносились на мужиках последние носки с трусами, бабам вконец обрыдли их одинаковые лифчики, а желудки истомились у всех по духовитым заморским колбасам…» – ну и далее в таком духе.
А теперь что? Как стадо, в храм дубинками загонят с утра пораньше, отец святой из-за иконостаса выскочит, косматый, как дьявол, с глазами выпученными, – и кричит во всё горло: «А ну кайся, чернь, проклятая!» – и давай всех посохом охаживать да к валидатору подгонять. Одни обряд пройдут – новую партию до упора заталкивают, так что стенки у храма трещат.
Такое вот богослужение, – но, думаю, и такое ни к чему скоро будет: мы и без ритуалов все как на ладони.
***
Перед медкабинетом присаживаюсь, беру в руки большой каталог болезней с их симптомами, такой же толстый, как телефонный справочник в нашем туалете, который я, за неимением книг, люблю перечитывать.
Доктор
