спеть что-нибудь? – вкрадчиво проговорила Сигма, блеснув глазами.
– Yeah, that’s OK. This song made me a star in two weeks. I made it in the hospital when I was supposed to be a fucking Marine, and I was trying not to be…[2]
И я запел:
Well Be Bop A Lula she’s my baby
Be Bop A Lula I don’t mean maybe
Be Bop A Lula she’s my baby
Be Bop A Lula I don’t mean maybe
Be Bop A Lula she’s my baby doll,
my baby doll,
my baby doll…
Тут Костик, отойдя к пульту, нажал какой-то рычажок, и темная комната, мерцающая вспышками света, огласилась звуками этой песни, но уже под аккомпанемент ансамбля, при этом уверенность, что это моя запись, что пою на этой пластинке я – Джин Винсент, была у меня полнейшая.
Си закрыла глаза, повернулась и вышла из комнаты.
Костик выключил свою лазерную указку.
Музыка продолжала играть, но это была уже не моя музыка. Это была песня, которую я вообще впервые слышал!
Первым опомнился Станислав Сергеевич. Он влил в себя рюмку коньяка, покрутил головой, легонько похлопал себя ладонями по щекам и сказал:
– Весело тут у вас!.. Ну, я пошел. Спасибо.
И вышел на цыпочках.
Шнеерзон прощально взмахнул ему вслед рюмкой и тоже выпил.
– Пошли поговорим, – сказал мне Костик.
– Куда?
– Пива попьем, у тебя же смена кончилась.
Действительно, мой сменщик Игорь Косых уже был тут. Он явился, как раз когда я допевал свой хит и так и остался стоять в дверях с озадаченно-идиотским выражением на лице.
– Пошли, – сказал я.
Я думал, что Сигма тоже пойдет с нами, но в соседний с магазином бар «Инкол» пошли мы вдвоем. Взяли по пиву, уселись за столик в углу, и Костик сказал:
– Ну? Ты понял?
– Что тут понимать? Гипноз, – сказал я.
– И твой английский – гипноз?
– Ну да. Я читал. Можно внушить хоть арабский.
– Кстати, ты знаешь, кто такой Джин Винсент? – вдруг спросил он.
– Без понятия. А что, есть такой чувак?
– Был, – сказал Костик. – Он умер в Лос-Анджелесе 12 октября 1971 года. А ты когда родился?
– 21 октября 1971 года.
– Через девять дней, иными словами. И тоже в Лос-Анджелесе. Связи не улавливаешь?
– Ага, как же. Улавливаю. А еще в Лос-Анджелесе отравилась Мэрилин Монро. Но несколько раньше. И что?
– Ну, куда делась ее душа, нам еще предстоит выяснить, – совершенно серьезно сказал Костик, – а вот то, что душа рок-музыканта Джина Винсента на девятый день после его смерти переселилась в новорожденное тельце Женечки Граевского, – тут он ткнул в меня пальцем, – это, считай, уже доказанный факт. Ты – очередная инкарнация этой души.
– Ты серьезно? Костик, ты учти, я в эту мутотень эзотерическую не верю ни на грош. Я вообще материалист.
– Это твое личное дело, Джин, – сказал Костик и чокнулся со мною кружкой пива.
Короче говоря, просидели мы так с ним часа три и выпили по два литра пива. Костик рассказывал мне о феномене Сигмы, а я слушал, не зная верить этому или нет. Должно быть, он рассказывал не все. А я
– О да, охотно. Вот эта песенка сделала меня знаменитым за две недели. Я сочинил ее в больнице на военно-морской базе, я тогда хотел скосить с флота… (
