Маяк и смотритель. Дарья Соль

      Оттого, что рана твоя больше тебя стократ

      и кричать позволено только в листы тетради,

      ты не спишь и думаешь: «Нужно уехать в штат,

      какой-нибудь там Висконсин, посеять сад,

      жить в безмолвии и осаде,

      поливать лужайку, кормить бельчат,

      пить сухое белое на террасе».

      Оттого, что нет у тебя ключа

      от нормальной жизни и дни горчат,

      ты мечтаешь лететь по трассе —

      справа лес, а по левую сторону Тихий шумит,

      и нет большей свободы, чем мчаться с дождём по апрелю.

      Видно, так меня любит Вселенная, что зашит

      где-то между висками сильнейший магнит,

      когда я год прикован к постели.

      Вот ты думаешь: «Нужно сменить локацию, стиль,

      обрести свою веру, прозреть, созерцая ландшафты».

      Проще грезить, что ты уже там, после опыта миль,

      попиваешь свой кофе, поёшь водевиль

      и не был никогда распятым

      на кресте повседневности, серой сырой хандры.

      Ты так хочешь дорогу, скорость, ветра и скалы,

      чтобы тайно надеяться резко слететь в обрыв,

      мол, Вселенная, выводи меня из игры.

      Я хочу всё сначала.

      Разбитое сердце складывают вот так:

      осколками внутрь, заворачивают в наждак,

      свёрток – в бумагу и в дальний конец тела,

      чтобы совсем не тревожило, не шелестело,

      кто-то потом отдаёт его за четвертак,

      не стоит его осуждать, и не наше дело.

      Те, кто оставил – начнут обживать пустоту:

      вот здесь я поставлю ружьё, мини-бар будет тут,

      сюда во всю стену проектор, динамик погромче —

      проклятый бесформенный свёрток шевелится ночью,

      и тихо так воет, как ветер в щелях кают,

      как преданный зверь, оставленный в тёмной роще.

      Разбитое сердце должно умещаться в строфу;

      моё почему-то растёт, расширяясь на фут,

      моё воспалённое, доктор, так разве должно быть?

      В его перегное рождаются мох и жёлудь,

      гляди, через месяц бессмертники зацветут,

      а смертные снова придут разбивать и штопать.

      Не то чтобы страшно, но вдребезги ведь насовсем?

      Мне просто бывает так больно, и футов на семь

      уже разрослась эта боль, полнясь липой и соей.

      Быть может, их свёртки, мой доктор, оставить в покое?

      Не нужно их все подбирать и откачивать всех

      и быть неожившим могильником тоже не стоит?