честно, – говорила она, снова стараясь успокоиться, – если честно сказать тебе, если честно, – ее голос дрожал, – я не помню, как тебя зовут. И я не помню, как называется эта, эта… из чего ты пьешь этот чертов чай. Понимаешь?
– Так меня Сашей зовут. А вот это – чашка. И все. И из-за этого вы так плачете?
– Саша, да, Саша, я где-то запишу, только найду ручку. Ты не видел ручку? Куда я могла ее положить? – Галина Сергеевна стала искать ее под столом, а потом вдруг резко выпрямилась и посмотрела на мальчика сверху вниз. – Мне кажется, мой дорогой, мне кажется, – она судорожно вздохнула, – вам пора идти к себе. Немедленно. Немедленно!
Зачем-то взяв печенье, он медленно встал со стула и ушел и больше никогда не видел ее. Только подростком он узнал от мамы, что Галина Сергеевна была женой успешного бизнесмена, который отселил ее в однокомнатную квартиру, когда ее поведение стало невыносимым: за час она могла успеть впасть в смертельную меланхолию, а потом стать веселой до дрожи в руках. Он хотел с ней развестись, но не стал этого делать, когда выяснилось, что причиной поведения жены является не ее вздорный характер, а опухоль в мозге. Галина Сергеевна страдала рассеянным склерозом и наотрез отказывалась принимать блокирующие таблетки по странным религиозным принципам, хотя в церковь ходила разве что на Пасху. Какое-то время после начала жизни в этой квартире она еще держалась, а потом болезнь стала стремительно развиваться и победила. Муж нанял ей сиделку и раз в неделю приходил сам; правда, довольно скоро он перестал это делать.
Когда вещи были собраны и зазвонил домофон, сообщавший, что два грузовика с мебелью готовы трогаться и ждут только их, Саша вдруг понял, что навсегда уходит из этой квартиры и из этого дома. На лестничной площадке, пропахшей табаком и продуваемой насквозь солнечным августовским ветром, он невзначай помахал рукой, как будто самому себе, и постучался к Галине Сергеевне, чтобы попрощаться, – но она не открыла.
Спустившись на улицу, он забрался в грузовик вместе с мамой и сел поближе к окну. Машина долго не трогалась, и он все смотрел и смотрел на детскую площадку, освещенную солнцем, посреди тенистого двора, и ему вдруг захотелось выскочить наружу и удержать все это – и зеленые тени, и свет на пыльном асфальте, и выцветший бордюр – оранжевый и желтый, синий и голубой.
– Ну, пора ехать, – отец постучал в окно и улыбнулся.
3
Когда хороший фильм заканчивается не так, как я задумала, – любимые герои умирают или расстаются или злодеи торжествуют, – мне всегда хочется после титров пересмотреть кино заново: а вдруг на этот раз все обойдется и будет другой финал? Так же у меня дела обстоят с книгами или даже с обычными новостями – кажется, если прочитаешь об одном и том же теракте в разных газетах, то, может, число погибших уменьшится или выяснится, что тревога вообще была ложной.
Но, конечно, это плохо работает: фильмы заканчиваются, как закончились
