более нервными потому, что без курева я становился суетливым и злым.
Вспомнил дядю Яшу и его папиросы «Байкал», издающие терпимое курильщиками зловоние табачных отходов. Ну, это когда в папиросу суют табак чуть ли ни от самого корня до макушки, включая сюда стволик растения и исключая листочки. В народе такой убогий табак называют – «филич». Я сейчас с радостью подымил бы сразу парочкой байкальского «филича». Но в моей пачке ждала своего часа последняя сигаретка, а впереди маячила ночь без сна под крышей и хотя бы на раскладушке.
Спать было негде. Ну, я вспомнил Городец, ночевку в доме культуры меж бильярдных монстров-столов, вполне годный для мирного сна матрац и решил трюк с очередным очагом культуры повторить. По пути выкурил треть «примы», аккуратно примял «охнарик», бережно поместил его в пачку, свернул пачку почти в рулон и опустил драгоценность между двумя блокнотами. Для надежности. Дом культуры «В свободный час» светился мягким приглушенным светом в большом вестибюле. Я постучал кулаком в стеклянную дверь. Ничто в вестибюле не изменилось. Не мелькнула в недрах холла тень бдительного сторожа, не завыла охранная сирена, не зазвенел чуткий к проникновению без разрешения звонок. Я колотил дверь еще минут десять, пинал её ногой. Очаг культуры безмолвствовал. Тогда я пошел вдоль здания и стучал во все темные и освещенные окна, попутно выкрикивая одно почти волшебное слово «Эй!» Через полчаса я натурально подустал, посидел на гранитных ступеньках Дома культуры еще немного и дошло до меня, что его просто никто не сторожит, поскольку содержимое дома не привлекает даже мелких форточников. Взял портфель, сделал круг почета по периметру площади и стал ждать хоть какой-нибудь автомобиль, в котором точно будет хоть один живой человек.
Автобус, видимо последний, приехал на площадь к музею самоваров минут через двадцать. Я подбежал к нему как собака к ноге хозяина и, заглядывая в глаза водителя, спросил, не довезет ли он меня до набережной Оки?
Шофер заулыбался, как будто ночью в родном городе напоролся на звезду экрана первой величины.
– А то как же не довезти! – еще мощнее заулыбался он – Я зараз туда и еду. Давай, хлопчик, с той стороны уже дверь открылась. Полезай давай!
– Только мне платить нечем, у меня деньги украли. – Почти жалобно сказал я. Чисто жалобно не получилось.
– У меня, хлопче, тожить стибрили тугрики. Давно, правда. В армии ещё. Батько прислал на именины. С Полтавщины. А ночью из-под подушки кто-то тиснул деньжата. А как лихо зробив! Я чуткий, и то не проснулся… Давай, седай! Не деньги красют человека, а человек сам по себе прибавочная стоимость.
Под эту оглушительно умную фразу я запрыгнул в ПАЗик и через пятнадцать минут беспрерывных взлетов на холмы и контролируемых падений с них шофер остановил автобус и торжественно объявил: – Це вона и буде! Ока.
Поблагодарил я водителя, руку пожал и спросил:
– А
