Николая II и его предшественников. А всему виной слишком долгое и настойчивое внедрение в сознание наших монархов ошибочного убеждения, что все эти разношерстные религии якобы ведут камлания своих адептов не к обезьяне Бога, а к Самому Творцу. И лишь теперь, после Андрюши Ющинского и Екатеринбурга, после обнаружения обезображенных трупов в подвалах Киевского ЧК и миллионных жертв Беломорканала, Дмитлага, после Освенцима и Дахау – только уже после всего этого, произошедшего с нами, проясняется полная картина ложности привитых нам некогда при Петре понятий. Лишь сегодня, наконец, у нас все же открылись глаза на личину б-га: могелей и шаманов, цадиков и лам, масонов и фашистов, демократов и коммунистов, атеистов и кришнаитов. Лишь теперь начинает потихоньку доходить, что их Кришна и Яхве, Аллах и Перун (см.: [178]) – это никакой не Бог, но лишь Его обезьяна. И именно его религии адептов нам столь настойчиво усаживали на шею, подкармливая, чем можно, наделяя льготами и землями, отвоеванными русским оружием у врагов внешних, выступающих против нас с оружием в руках. А усадив ласково, выпускали всеразличные законы, помогающие им наиболее верным методом подготовить государственный переворот по отъему того последнего, что оставалось считаться русским – власти. Пусть русской лишь номинально. Потому «пролетарская» инородческая революция является естественным завершением этой многовековой политики, которой следовала Россия после смут, охвативших страну со смертью Ивана Грозного.
Но и революция, что и понятно, вовсе не являлась панацеей от всех бед, но лишь усугубила их. И многомиллионные жертвы пошедших у правящего режима на поводу людей – это уж куда как более важный аргумент при определении настоящих врагов русского человека. И пусть этих жизней уже не вернуть, но все равно: спасибо им за науку. Ведь лишь теперь, оказавшись на помойке отходов западных производств с вывернутыми напрочь карманами и изувеченными отравленными суррогатом иллюзорных воззрений внутренностями, мы имеем уникальнейшую возможность хоть попытаться понять: что же с нами вообще-то произошло.
Отталкиваясь от результатов вышерассмотренной науки, попробуем теперь определить движущую силу этой революции: национальный состав и вероисповедание ее вершителей.
Вот как были встречаемы местным русским населением отправляемые в глубь России плененные шведы при Петре I:
«…обыкновенно невежественный класс русских смотрит на иностранца – существо, которое в глазах их есть нечто между человеком и животным. С ним вместе никогда не ели, не пили; для него была даже собственная посуда, оскверненная устами басурманскими» [41] (с. 382).
Так что истинно русский человек сильно брезговал инородцем. Совсем не то отмечается в иждивенческом классе, обасурманенном петровскими нововведениями – модой на басурманство. К началу XX столетия вот какими эпитетами Николай Японский наградил это плавающее в верхах дореволюционной России общество:
«"Мерзкая, проклятая, оскотинившаяся, озверевшая интеллигенция
