убитого поэта.
И «Скорая» меня везёт, где площадь.
Аттракцион. Детишки. Мамы. Лошадь.
Глагольны все! Глагола остриё
впивается мне в жемчуга предсердья.
Ни встать. Ни выдохнуть. Ни выхаркнуть. Ни сесть мне.
И Белым морем город мой плывёт,
а пред глазами русский весь исход
от расселенья руссов, арий, скифов
и Гавриил Романовича мифы.
Глаголь. Глаголь! Вопит во мне народ.
И закипают самовары медные
в моей груди всерусскими победами.
Морошку, клюкву, яблоки и мёд
подкладываю между я беседами…
А после, после, Боже, с пистолетами
дуэль на Чёрной речке. Падай, свод
теперь в любой глагол. Рифмуй глаголы.
Нет дела никому до высшей школы,
до высшей сферы, млечного пути.
Могу сказать одно: «Поэт, прости,
разверзший небо до земной кости,
до раны!»
Все молчите вы доколе.
Лишь истинному можно так глаголить.
Лишь подлинному в нашу Русь и вдоль.
Ты почивал? Вставай, поэт! Глаголь!
***
Всего два дня, а, кажется, все сто.
Так медленно восходит солнце в Нижнем!
Так полнонебно! Пушкина пальто
немного запылилось. Знойно-рыжий
луч на окне. В гостинице, вот здесь
в её котле, в её глубоком чане
вы, барин, барин, просто почивали.
А нам как быть? Откос, овраги, съезд
кидаются с размаху под колёса.
Не быть поэтом это разве просто?
О, правда ли, как под ружьё не лезть?
О, правда ль, не давиться чтоб тоской?
О, правда ль, не вмещать в груди, чтоб город?
Коль умираю каждою строкой,
занёсшей надо мною жаркий молот.
Наверно, лучше не поэтом быть,
о, кто бы научил – не быть поэтом!
Вот здесь в гостинице – два века лишь ходьбы –
был Пушкин в день сентябрьский, в бабье лето!
И в ночь сентябрьскую. Так долго почивать
ужели сладко? Солоно? Рябинно?
Широкая, старинная кровать,
и в доме пахнет ягодой, малиной,
бараньим жиром, луком, чесноком,
тулупом из овчины. Плачут дети
у ключницы. Мы позже козырнём
тузом и дамой пик. Поэт в ответе
за этот Божий и предБожий мир.
За христианский, до языческий, до звёздный.
Но здесь, в гостинице – гусаровый мундир,
но здесь в гостинице – в слова спекались слёзы.
Но здесь, в гостинице, как в чреве расписной
кометы Галилея век от века,
стекало, проникало, словно в пекло
в
